Вениамин Додин - Повести, рассказы, публицистика

Когда мать и сын, успокоившись, хватались волка, он внизу гонял уже от проруби пацанов. Вот это было страшно! Настоящий волк гонялся! И пацаны отвадились от любимой игры…

Потом уже в жизни волчьей пошли одни неприятности и даже трагедии. Как и положено, когда зверь привыкает к человеку. Ближе к осени семья Вовки уехала в Красноярск. В отпуск. Вертолет забрал их прямо с дороги у пекарни. Волк только глядел вслед непонятной птице, уносившей Вовку. Я увел его с собой в тайгу. Мы ушли в вершину Сухого Пита и прожили там около трех месяцев. Это отдельный рассказ.

…Возвращалась Вовкина семья через положенных полгода. Уже легла зима. Пурги перемели дороги. И из Кировского Вовка с родителями ехали домой на тракторных санях за «Кировцем». Волк с лежки у дома учуял их, когда трактор переползал незамерзавшнй ключ у Вениаминовского… Видели, как летела большая собака с перевала вниз по склону напрямик, огромными прыжками перемахивая заваленные снегом старые разрезы… Видели, как она кинулась с ходу к саням, но прыгнуть в сани не смогла: там было много испугавшихся ее людей и поперек стоял большой вонючий станок… И люди закричали.

…Трактор затрещал, зафыркал, волк отпрянул, ударился о дерево у тракторной колеи, отлетел под санный полоз…

Когда сани прошли над ним, он остался лежать неподвижно в глубоком следу. Кровь хлестала у него изо рта, из носа… Из–под откинутого хвоста текла кровяная юшка.

Счастье его — полоз санный окован был широкой стальной полосой, до блеска вытертой о каменистые дороги. И головки крепежных болтов заглублены были в полосу— не выпирали… Полоз тяжеленных саней попросту проскользил по нему, тяжело прогладил его, вдавил в пышный снег… Снег был глубок: метра полтора было снега…

Отлежался волк сперва в комнате, потом на лежке своей. Зиму лежал. За то время было так, как рассказал Лондон в «Белом Клыке». Собаки ишимбинские сообразили, что волк–то — тю–тю… И стали приходить большими коллективами побрехать на него. Издали, конечно.

Весной волк стал подниматься. И ходить начал. Он снова зачастил к Вовке, и опять они не разлучались. Со мной в тайгу он теперь ходил не часто. В августе Вовка с родителями уезжал совсем. Волка посадили на цепь к Вовкиному дому «пока привыкнет». Он с цепи не рвался. Но начал выть. И Окаенок, бульдозерист, сосед Вовкин бывший уже, не вынес этих ночных завываний, снял с волка ошейник. Меня тогда на Ишимбе не было. Я гостил у друзей в Южно—Енисейске.

Волк кинулся на мотыгинскую дорогу.

В Центральном он сперва забежал ко мне — поесть. Потом — во двор к Вовкиным родичам, где Вовка с родителями останавливался. Потом его видели на тропе у Раздольного… В Мотыгине он покрутился у дебаркадера, откуда Вовка с мамой и отцом уплыли на катере… Позднее он объявился в Зайцеве и Пашине, на левом берегу Ангары. Там он оббегал дворы и забежал даже в фельдшерский пункт, где лет десять назад, девочкой, Вовкина мама Танечка служила уборщицей. В тех деревнях он нагнал страху. В него стреляли…

Он обратно переплыл двенадцать километров речной шири н снова кинулся на Ишимбу… Следы его тогда затерялись.

…Надо же, — теперь он заявился сюда, за три сотни километров от нашего с ним жилища.

…Волк все стоял, пристально рассматривая меня совсем спокойными, совсем теплыми глазами. Как прежде. И совсем как прежде он «не замечал» посторонних — моих спутников.

— Может, кабарожки чуток ему кинем? — спросил тихо Гоша. — Шматок один— ногу? У нас ишшо многа… И старикам хватит.

Он сбросил тяжелый, набитый туго рюкзак и стал суетливо, волнуясь, выдирать оттуда смерзшийся кабарожий окорок.

— На, кинь ему. — Гоша подобрался сзади и тронул меня за рукав. — Кинь, кинь!

Волк замер. Снова, верно, только мне было это заметно…

Я обернулся, принял кабарожье мясо и положил его у передних лап зверя. Он не

шевельнулся. Как в прошлые годы — из рук не брал, не обращал будто бы внимания…

— Ну, Волчина, прощай, — сказал я. — Прощай, приятель! Нам пора.

Мы двинулись в путь. А он остался под елью, слившись с ее стволом, с Лесом, которому теперь принадлежал безраздельно…

Рассказ

Гулял по Ишимбе ветер. Гудел в свежих просеках улиц.

Еще по Ишимбе гулял Коля. Гудел, бабу свою гонял. Грозился:

— Кишки на фрикциён смотаю–у–у… Су–у–у-к–к–а… Бракодельница… Падло…!

Баба родила Коле дочь. Коля желал сына: — Вподрастеть сынок — вдвоёх с папанею фраерам шороху ну-у дасьь!

В черемховском техникуме, который Коля осилил за девять с небольшим лет, друг у него был — богатейшего жизненного опыта человек: сидел две недели в Китое—Лагере за буфет черемховской железнодорожной бани. Коля рассказывать не уставал, счастливый приобщением через друга к главному пока событию жизни: — Вот–та, взел Толик с трэмямы корешамы в жиздарожнай бани буфет добрый, — каззу — триссать два круста, сорах пачков «Беламор»', спод–пиво кружок поштишта цельнех–шессь… Да-а…

Было бы им всем, «трэмям»', и Толику, — привод, ночь в милиции, ну… законных — по плюхе — от участкового за испорченный вечер. Но гангстеры, насосавшись до блёва и поноса бочкового пива, буфетчицей с вечера еще не разбавленного, из бани вышли сквозь витрину «на свет», стекол бемских зеркальных не учувствовав. А стекла такие в тогдашнем Черемхове — хо–хо! Только еще в аптеке были такие стекла! И общественность как поднялась, как поднялась!

От друга Толика из бани и узнал Коля про настоящую жизнь. Задумался сильно. Увел на толчке тельнягу. Вставил себе у совхозного кузнеца фиксы из малопульных гильз. Голяшки кирзовок обухом обмягчил, отжал книзу перебором. Водку кушал теперь на зарубежный манер: из горла, и чтоб текло по морде.

Взносы комсоргу платить перестал, чтоб с комсомола потеряться. Не потерялся: кому охота показатели себе гадить! Из–за показателей выдали Коле вместе с учетной карточкой диплом техника–механика. Направили в Систему.

Система была — Нижне—Ангарская геологоразведочная экспедиция /в просторечии — НАГРЭ/. Размещалась Экспедиция в селе Мотыгино на Ангаре. Вела она разведку на огромных пространствах Красноярского Края — от Левобережного Приангарья до самой Арктики. Уточнялось тогда: территории у НАГРЭ — две Европы. В двух Европах работало более сорока геологоразведочных партий /ГРП/. В каждой — отряды, в отряде — поисковые партии, в каждой партии — поисковые группы… Десяток тысяч тружеников армии геологов самозабвенно вкалывало на немыслимо глухой, лютой в долгие зимы, агрессивной — круглый год, и бесконечно, неповторимо прекрасной Енисейской Земле. Ими командовала НАГРЭ. Система…

Системой правил Мурад Амиранович Амиранов, горный директор.