Вениамин Додин - Повести, рассказы, публицистика

…Коля уже пропил свой и корешей подъёмные, а заодно и собачью доху, что дала ему мать в дальнюю дорогу. Как раз в этот момент утомленная мужским непостоянством геологиня Верочка оказалась неожиданно в колиной холостяцкой постели. В промежутке между свадебным похмельем и новым разворотом, Коля, наконец, явился к кадровику НАГРЭ Стешкину. Тот по правилам Системы подал его тотчас Амиранову. Тронутый колиной тельняшкой и благодарный его новоиспеченной супруге за приятные вечера после ее приезда в Приангарье, Амиранов приказал оформить товарища Колотыркина Николая, члена ВЛКСМ, женатого, по диплому механика… Главным механиком Экспедиции. И коллектив, и вражеское окружение к таким штучкам привыкли. И потом, — Крейсберг–то был на месте! А зарплату и все невероятные надбавки к ней, коими Система откровенно и законно грабила государство, все равно Николай Александрович Крейсберг не получал и не получит: не положено. Как не положено все это было действительному Главному геологу НАГРЭ ссыльному гражданину Полухину Ивану Ивановичу, академику, сорок восемь лет добывающему государству и, следовательно, народу, которому на старости лет оказался он враг, неисчислимые богатства земли и возможность не особенно /тому и другому/ утруждаться заботами о хлебе насущном через кропотливый труд…

При всех «главных механиках» Крейсберг оставался на месте, только зарплата его и прочие вознаграждения шли каждому новому «главному», пока милиция не выдерживала… Такая вот цепь фактов.

Новый тезка Крейсберга, как, впрочем, все его многочисленные предшественники, на глаза своему «дублеру» старался не попадаться, но зато лез в глаза всем остальным. Остальные этого не любили. И Коля бывал бит часто, и сильно. От людской черствости и непонимания Коля пил, тоже часто и сильно. От природы человек физически сильный и из–за особенностей характера ищущий непрестанно выхода неуемной своей энергии, Коля бил Верочку, и, опять — часто и сильно. Бил от души: страсть как не уважал интеллигентов /он это слово специально научился правильно произносить и даже верно надписывать в разных сочетаниях на заборах и в сортирах Разведрайона НАГРЭ — так не любил!/. Верочка старательно пудрила синяки и кровопотеки, плакала в подушки, грозилась даже пожаловаться «самому» Крейсбергу. Возможность, сама идея апеляции интеллигентки интеллигенту Колю особенно возмутила. Он выследил Крейсберга, догнал тихо сзади, «…смаху врезал гаду ногой под снасть…»…

…Коля, когда начал в себя приходить и боль у него маленько отошла, сознался врачу Оганянцу: в последний миг, ногу занося на человека втрое старше себя, да еще вкалывающего за него, опомнился, вроде, пожалел в душе, но поздно было, — «…Нога уже ишла, понимаешь, убивать…»…

…Крейсберг колину ногу принял до «убийства», вырвал её с поворотом из сустава, — эти фокусы он лет на сорок раньше Коли знал: сам из потомственной уральской заводской шпаны. Коля с вколоченным переломом тазобедренной кости был сердобольным Николаем Александровичем отнесен в разведрайоновскую больницу, где по прибытии в себя отдыхал от людского непонимания и черствости четыре месяца, обещая вслух пришить, фрица или, — еще хуже, — жида Крейсберга за коварство. Коля чуял ветры времени, — надо отдать ему справедливость, — отлично разбирался во всевозможных ситуациях с сионистами, и если даже не вполне понимал что это такое, то уж великолепно знал что с ними надо делать.

«Фриц!» /или жид/, из чистых русаков; — потомственных каслинских литейщиков, прослышав про тезкины обещания, Колю навестил. О чем они говорили — секрет. Но Коля, только стал на костыли, — из Мотыгино слинял. Чуть позднее, по слухам, выплыл он в Черемхово. Оттуда, с прикипевшей к нему кличкой Никола—Гальюн, товарищ Колотыркин пожелал возвернуться к жене. Верочка к тому времени работала старшим геологом в Ишимбинской ГРП. Для неспециалистов: старший геолог ГРП, это взаправду старший геолог /выше в партии его нет/, в отличие от старших экономистов чтобы прибавили зарплату, и чтобы, не дай Бог, кто–либо не спутал их — «старших экономистов» с экономистом просто, с Марксом, например…

Колю направили на Ишимбу, как и положено, … главным механиком партии, — главным механиком целой Экспедиции он ведь уже был! Здесь, на Ишимбе, Коля развернулся вовсю, благо начальник ГРП Серж Шубин был из интеллигентов: собирал книги, запрещал рубить сосны на территории поселка, воспитывал кучу собственных ребятишек, что приносила ему непрерывно милейшая Раечка…, бросившая совершенно бесполезные попытки разобраться, кто из них от кого. Делами ГРП он почти не занимался и не мог заниматься — это делал за него Николай Александрович Грамп /из врагов народа/ - и все свободное от воспитания чад время посвящал поделкам из дерева и, к великой забаве всего взрослого населения поселка, собиранием сохатинных и оленьих рогов. Рога валялись кругом, место вокруг ишимбы было звериным царством… Ну, и Раечка подваливала ему «рога» вязанками.

Верочка встретила суженного радостно, говорила ему ласковые слова о единстве народа, в смысле своего с ним взаимопонимания, пыталась в глазах мужа как–то реабилитировать понятие «интеллигент». Старалась она очень: живот её извещал скорое счастье разрешения…

Она родила девочку, здоровую и горластую. Счастливая мать лежала в двухкоечной палаточке самодельной микроскопической больнички поселка. Владимир Дмитриевич Сергеев, врач ГРП, семидесятитрехлетний красавец, в миру профессор — отоляринголог, калужанин. Ректор Воронежского мединститута и даже бывший гусар /в Первой мировой служил врачом в лейбгвардии/. А в это время, естественно, враг. С нежностью деда ухаживал за мамой и дочерью — как–никак, первая родиха в новом поселке, естественно, — первая новорожденная! В 1956 году, приболев, после реабилитации Владимир Дмитриевич вернулся на родину, долгие? годы! работал в своем институте, возглавлял, украшая, симпозиумы и конференции, в том числе, международные… Он был частым гостем у нас дома, на Разгуляе, и даже успел запечатлеться на фото с маленьким Сашей,, отрывающем у дедушки его великолепную бороду…

Верочка лежала одна, скучала и переживала очень, прислушиваясь, как Анночка сопела себе, спокойненько в соседней «палате». Сергеев, как коршун, ходил кругами около больнички, никого не подпуская близко к "'стерильной зоне». Дважды из Усова выбралась к ней Тамара Ульева, взволнованная и довольная Верочкиным счастьем. Своего еще не было. Да и не получилось счастья. Это особый разговор…

Как приятель Владимира Дмитриевича и Тамары я, вместе с моими друзьями — Витаутасом Ляуксминасом и Андрюсом Куркаускасом, — оборвали все жарки вокруг Ишимбы, и Верочкина палата светилась углями таежного костра. Мы были очень рады и счастью молодой мамы, и великолепному настроению Сергея Дмитриевича и, конечно, первенцу Ишимбы… Моей Ишимбы… Кроме того мы, вообще многие мои друзья, понимавшие в геологии, с уважением относились к Верочке–геологу. Школа у нее была отличная, училась она серьезно, и после неприятностей в Мотыгино, в которых её, молодую девченку, никто и не обвинял, она очень серьезно взялась за работу и делала ощутимые успехи.