Вениамин Додин - Повести, рассказы, публицистика

Удачливости и хитрости Хорь был великой. И как настоящий хорь умел ловко уходить от погони. Но, известно, — на хитрую задницу — клизма с винтом… Взяли Амиранова.

От неминуемого и законного вышака спасла его память уголовки: вспомнила уголовка известное ей неприятие Хорем мокрушничества. Продержись он, между прочим, до пивоваровщины сороковых годов — быть бы ему между босяками и суками и жизнь кончить или под ножом или на проволоке под автоматом… Сам он на жизнь человечью руки не поднимал. Это спасло. Еще выручили бывшие дружки по Болшевской Коммуне, вышедшие к тому времени в большие люди Большой Системы: поручились за него. Тогда люди не боялись ручаться за известных им товарищей. А известные товарищи ценили это и жизнью оправдывали доверие, не казенными обязательствами…

За него поручились. И в УхтаПечерЛаге взяли Амиранова в самоохрану — был такой институт в те времена. При легендарном Морозе стал Амиранов начальником колонны, по тогдашнему — фаланги… Тяготели тогда и к таким терминам. Потом он стал начальником лагпункта в Сосьве… И пошел, пошел Амиранов, поехал в новую жизнь…

И выплыл через много лет здесь, в Мотыгино, хозяином Системы…

Не очень понятно было, чего у него больше — окаянной хитрости или дьявольской мудрости. Но все он делал правильно: правильно жил, правильно говорил, правильно реагировал, предупреждал. Не уставал предупреждать:

— Да, Экспедиция планы по приросту запасов промышленного сырья перевыполняет, — вещал он на собраниях и на активах коллектива /под коллективом полагал товарищей кадровых и товарищей вольнонаемных/, — Экспедиция расширяет площади разведки ископаемого сырья и повышает качество геологоразведочных работ. Все так, товарищи. Но, при том при всем, необходимо всегда, постоянно, даже во сне, товарищи, помнить: коллектив действует в плотном окружении злобных, коварных, до конца не разоружившихся врагов трудового народа — наших с Вами, товарищи, врагов, врагов, которых мы не успели добить в период нашей революции, в легендарные годы нашей гражданской войны, товарищи, и до которых руки наши не дошли за серьезными нашими делами в героические периоды последующих периодов… — Здесь Хорек делал паузу, вспоминая, повидимому, былые «разгоны»… — В плотном железном кольце врагов, товарищи. Потому — усилия и бдительность! Бдительность и усилия! Бдительность и усилия всех нас по борьбе со всеми ими!…

Говорят знатоки: не было случая, чтобы он улыбнулся, вор. И глаза его никогда не открывались людям — прятал их за фильтрами. «Дядя» Гриша Куранов, старый пахан из бывших медвежатников, воспетый Шейниным, но и от этого не перековавшийся, пояснил мне, сославшемуся на возможность глаукомы у товарища Амиранова и связанную с этим фактом потребность в темных очках:

— Глаукома! Бздит, паскуда. Свиданьица со своими прежними хипсовыми элиф разгонными клиентами опасается, сучий хвост. Шить их требовалося тогда еще… Всего делов… Брезговал. Не слухал людей из–за гонору… Теперь вот консервы таскает… Одно словом — курва…

Не знаю. Может быть старый пахан не прав. Но жил горный директор ожидая… Ожидание на спине его было написано. А спину фильтрами не заслонить…

Спору нет — Амиранов был прав в главном: «коллектив» работал в кольце. Вольных с кадровыми было во всей Системе НАГРЭ процента три, не более. Остальные — мы, не разоружившиеся враги народа.

Рядовым вражеского окружения Амиранова с «коллективом» был и Николай Александрович Крейсберг, бывший директор Новороссийского Тепловозостроительного завода, крупнейшего в мире. После реабилитации Крейсберг стал генеральным директором крупнейшего же в мире Объединения «Электротехнические Заводы» в Ярославле. В девятнадцатилетнем промежутке между этими должностями он, в качестве врага народа, возглавлял созданную им многосложную систему Главного механика Северо—Западного Управления, а позднее — всего Дальстроя МВД на Колыме. Это — в заключении. А здесь, в Красноярском Крае, ссыльный — всю механизацию НАГРЭ. Для непосвященных: хозяйства Крейсберга — сотни драг /в принципе — фабрик/ и промывочных приборов, тысячи передвижных и стационарных электростанций, энергоблоков, котельных, десятки тысяч буровых и другой горной и строительной техники, многие тысячи автомашин, тракторов… И сотни тысяч; механизаторов. И все работало. Работало при стодвадцатиградусных температурных градиентах, в лютую стужу, когда от мороза рассыпается металл, бесконечными: полярными ночами, в вечной мерзлоте и в вечном гнусе, плотном, как кошмар бесконечных лет лагерей…

Если считать с Колымой, было «под» Крейсбергом территории — все' четыре Европы… «Гитлеру, гаду, не снилось…» говорили.

Чтобы быть точным следует оговориться: Крейсберг работал За главного механика НАГРЭ. Занимать же саму львиную должность он права по закону амирановых и К° не имел как враг народа. Занимал эту должность по праву амирановых же друг народа, заяц Коля Колотыркин.

В описываемый период судьба–индейка Коли Колотыркина решалась так: Коля женился.

А все потому, что кончили геологоразведочное отделение Саратовского университета две девочки — Тамара Ульева и Верочка Числова. Окончили хорошо: получили дипломы горных инженеров–петрографов с «отличием». Девочек направили в систему МВД. Девочки ликовали: в Систему Строек Коммунизма! Но… Не попали девочки в Спецлаги на каналы, не попали в ГУЛАГ и ГУЛЖДС на гидростанции и железные дороги, не попали в Особлаги на «Оборонку»…

В Красноярске на проспекте товарища Сталина в Краевом геолого–разведочном управлении /ГРУ/ принял их обаятельный его Главковерх Сакович, — Царь, Бог, Воинский Начальник… Через четверо суток паузок, на котором ошарашенные красотами Енисейского Кряжа девочки прошли сперва вниз по Енисею до Стрелки, потом вверх по Ангаре до Мотыгино, ткнулся в песчаный берег у Разведрайона. Как раз склянки отбили на буксирном катере — Колокол Судьбы пробил для них.

Тамару Ульеву, стройную русскую красавицу, товарищ Амиранов, знаток и ценитель прекрасного, оставил, было, для себя. В Разведрайоне. Но быстро установил: умна, сволочь. Но не сообразительна. Потому не стал терять на нее время, отправил в глубинку, в Нижне—Ангарскую экспедицию на речку Дашку. Там инженер–майор Панков даст ей прикурить — забудет умничать. И что вовсе приятно было товарищу Амиранову, — у Панкова супруга — Гитлер. Майор при ней даже при удаче не развернется. И будет фраер Панков колотиться собакою на сене… Сам не ам и другим не дам… Так то…

Верочку оставили в Мотыгино. Насовсем сперва. Воспитание в семье сельских учителей и внешнее обаяние сделало её отзывчивой до чрезвычайности на чужое горе. И ласку. Обстоятельство это особенно ценится в больших мужских коллективах. Нужно еще добавить, что диплом с «отличием» ума Верочке тоже не прибавил.