Сергей Буркин - Что случилось с Россией

Так достигалось «закрепление кадров»: когда у рабочего подходила очередь на квартиру, через пару лет светила автомашина, а у жены кончался «материнский» отпуск и для ребенка нужны были ясли, - в таких условиях рабочий едва ли решался уволиться с работы, как бы она ему ни осточертела. К тому же слишком часто менять место работы было не принято - могли обозвать «летуном»; еще опаснее было делать слишком большой перерыв между прежней и новой работой - могли обозвать «тунеядцем» и даже отдать под суд (как поэта Иосифа Бродского).

Материальные блага, получаемые рабочим на предприятии (сверх зарплаты) в натуральном выражении, вполне укладываются в категорию экономического принуждения к труду; свободный найм работника, по сравнению с внеэкономическим принуждением, был, конечно, большим прогрессом, но это не значило, что начальствующее сословие полностью отказалось от принуждения внеэкономического. Не свободен был от тяги к последнему и сам Хрущев, введший уголовную ответственность за «тунеядство». Наиболее ярким и массовым примером внеэкономического принуждения, является применение труда городского населения на сезонных полевых работах в сельском хозяйстве. Такая практика, зародившаяся еще до войны под видом «смычки» рабочего класса с колхозным крестьянством, в годы войны была закреплена в порядке трудовой повинности.

Последняя после окончания войны была отменена, и привлечение рабочих и служащих из городов на сезонные сельскохозяйственные работы стало оформляться ежегодными правительственными постановлениями. Поскольку эта практика явно противоречила целому ряду статей действовавшего Кодекса законов о труде (КЗоТа), сложившегося еще в 20-е годы; в постановлениях Правительства каждый год отмечалось, что недобровольные сезонники привлекаются на полевые работы только в порядке исключения и только в данном году. И такое лицемерие - ежегодно на протяжении более сорока лет!

В послевоенные годы необходимость помощи горожан колхозам оправдывалась нашими тяжелыми людскими потерями на войне и обезлюдением деревни. Хрущев в 1962 году сделал волюнтаристскую попытку отказаться от привлечения горожан на сельскохозяйственные работы. Соответствующее постановление ЦК КПСС было написано так коряво, что сразу видно - самим Хрущевым, без всякого ЦК (а поправить некто не посмел). Но на местах постановление попросту проигнорировали. Начальствующему сословию на периферии было гораздо легче выгнать на поля горожан для уборки урожая, чем улучшать условия жизни сельского населения и этим снижать темпы урбанизации. Поэтому, если в 1966 году в колхозах и совхозах СССР на долю привлеченных горожан приходилось 2,8% человеко-дней, отработанных в растениеводстве, то за годы Застоя к 1983 году этот процент поднялся до 14,9 (в частности по РСФСР он поднялся с 3,4 до 15,7%).

Подобным же проявлением внеэкономического принуждения можно считать привлечение трудовых коллективов фабрик и заводов, НИИ и вузов на уборку улиц, в овощехранилища и т.п.

Снижению «текучести», закреплению рабочих кадров по предприятиям служили и служат паспортизация населения (сначала - только несельскохозяйственного) и связанный с нею порядок «прописки», с помощью которого уже не предприятие, а сама квази-советская власть держала и держит рабочего на коротком поводке. О какой свободе может идти речь в государстве, где каждый гражданин накрепко привязан к нескольким квадратным метрам жилья, как заключенный - к нарам?..

К колхозникам «освобождение» пришло на несколько лет позже, чем к рабочим. Если сравнить, то почти за сто лет до этого освобождение крестьян царем, отменившим крепостное право, было широко разрекламировано царской администрацией: манифест от 19 февраля 1861 года зачитали крестьянам на сельском сходе в каждом селе. Через сто лет о признании права колхозников на беспрепятственный выход из колхозов была проинформирована лишь районная «номенклатура», а в отдаленных деревнях еще много лет после этого колхозники знать не знали о своем «освобождении».

(Подобным же образом в наши дни под флагом «аграрной реформы» в колхозах все имущество (земля, скот, техника) теперь поделено между колхозниками на «паи» - на тот случай, если какой-то колхозник вдруг надумает выйти из колхоза, пай для него, якобы, готов. Однако во многих районах страны местное аграрное начальство, продолжая оберегать колхозный строй от распада, упрятало в сейфы фиктивные документы по формальному разделу колхозного имущества между колхозниками, которые своих паев - в виде конкретных земельных участков на полях - не знают. А многие - и не хотят знать никакой «аграрной реформы», боясь нового раунда классовой борьбы, новой ломки устоявшегося образа жизни).

Выход из колхоза по-хрущевски был обставлен целым рядом ограничений: бывшему колхознику при выходе из колхоза не возвращалась ни земля, ни скот, ни другое имущество, внесенное им при вступлении в. колхоз - тем самым выходец из колхоза оказывался лишен средств производства и не мог возвратиться к единоличному хозяйствованию. Выходца из колхоза третировали как «врага колхозного строя», поэтому приусадебный участок у него отбирался, а ведь именно урожай с этого участка не давал колхознику умереть с голоду в те нередкие годы, когда (иногда ввиду неурожая, но чаще - по бесхозяйственности и безалаберности) колхознику после сдачи государственных поставок к выдаче на трудодни не оставалось почти ничего; так что потерять приусадебный участок колхознику было всего страшнее.

Других предприятий, кроме колхоза, где мог бы найти работу бывший колхозник, в деревнях, как правило, нет. Следовательно, выход из колхоза был заведомо сопряжен с выездом из деревни в город. Но горожане были паспортизированы, а колхозники - нет; в крупных городах прописка приезжих была полностью и строжайше запрещена; в небольших городах, по негласным указаниям начальства, милиция в прописке тоже отказывала под разными предлогами, т.е. по-прежнему широко использовалось для удержания колхозников в колхозах внеэкономическое принуждение.

С экономической точки зрения, город действительно не мог вобрать в себя всех желающих покинуть деревню - для всех в городе не хватило бы ни жилья, ни работы. Хотя объявления о потребности в рабочих висели в городах на каждом шагу, дефицит кадров в городах в действительности не превышал 5% всех рабочих мест. Таким образом, получив формальную возможность выхода из колхоза, колхозники не кинулись все сразу в города, как боялась значительная часть начальствующего сословия.

Но крайне низкая оплата труда в колхозах, лишавшая всякой заинтересованности в колхозном производстве подавляющее большинство колхозников, толкало последних в город со все возрастающей силой. Из колхоза уходили в первую очередь наиболее квалифицированные кадры, способные легко найти работу где угодно - механизаторы, строители и т.п. Уходили сначала на имевшиеся в сельской местности неколхозные, государственные, предприятия, получали в этих промышленных поселках паспорта, тогда уже перебирались в города.