Сергей Буркин - Что случилось с Россией

Явившись на стройку, Ельцин и здесь проявил неординарность: отказавшись от места мастера, проработал сначала год простым рабочим, овладев двенадцатью строительными специальностями. Годы Оттепели Ельцин провел на производстве - на стройках; прорабская жизнь - известная: ни минуты покоя. В партию не спешил и вступил лишь в 30 лет, когда ступеньки служебной карьеры подошли к черте, выше которой беспартийных не пускали. Ничто не предвещало резких поворотов в судьбе, кроме одной замечательной черты характера: умел найти общий язык с любыми людьми, умел выступить лидером в любом коллективе и повести его за собою. Это пригодилось. После семи лет руководства строительными предприятиями был переведен на партийную работу.

Но у нас партийный аппарат, как известно, фактически руководил всей жизнью страны, в том числе и строительством, так что, оказавшись заведующим строительным отделом Свердловского обкома, а потом - секретарем «по строительству», Ельцин продолжал ту же самую работу, что вел и раньше; при этом с особым удовольствием сносил бараки, хотя заменять их приходилось, по необходимости, «хрущебами» - тоже времянками, но все же другого уровня цивилизации. Успешно шло и промышленное строительство, и дорожное; индустриальная, быстро растущая область на среднесоюзном фоне заметно выделялась. Чтобы работать хорошо, нужно верить в свое дело; и обратно - успех дела подтверждает правильность пути, в который поверил. Видно, к этому времени у Ельцина сельские ламентации родителей стерлись из молодой памяти, и он полностью принял господствовавшую идеологию.

По его собственному признанию, он был воспитан административно-командной системой управления и руководил в полном соответствии с хорошо усвоенными правилами игры. Относительно молодой (среди преобладающих геронтократов), энергичный, целеустремленный, через восемь лет он стал первым секретарем своего, Свердловского обкома. И здесь он был идеальным «Первым» для своего времени и еще через восемь лет созрел для Москвы. Как только Горбачев пришел к власти, он, пытаясь в противовес кремлевским геронтократам сформировать команду из сверстников, немедленно перевел Ельцина к себе.

Впоследствии Горбачев, наверно, уже тысячи раз пожалел о том, что не оставил Ельцина на Урале. Сам Горбачев, в течение первых двух лет «генсекства», только пропагандировал идеи Перестройки, да формировал команду своих сторонников. Ельцин в их числе среди первых пошел за Горбачевым, подобно пушкинскому Сальери, «безропотно, как тот, кто заблуждался и встречным послан в сторону иную». Но теперь нетерпеливый Ельцин требовал действий, все чаще задирая засевших в Политбюро геронтократов. Не мог же Горбачев вслух признаться, что боится участи Хрущева. В сущности, Горбачев был прав - ему нельзя было рисковать. Ведь что ожидало страну в случае краха Перестройки? Еще двадцать лет Застоя? Говорят, что на заседаниях Политбюро, продолжавшихся при Горбачеве по 8-10 часов, Ельцин сидел молча и не принимал участия в обсуждении «вопросов». А что он мог им сказать? Он же прекрасно знал, что все нужные (или кажущиеся нужными) решения и постановления уже полностью подготовлены «аппаратчиками», каждый из которых на своем узком участке знает дело гораздо лучше, чем заседающие геронтократы, которые зря сотрясают воздух, обсуждая заранее предрешенные «вопросы». Ельцин знал, что его предложения все равно приняты не были бы, а пропагандировать Перестройку перед геронтократами - метать бисер перед свиньями...

Когда Ельцину, да и всему ЦК, стало известно, что Лигачев, руководивший в это время аппаратом Секретариата ЦК, взялся собирать «компромат» на Ельцина, последний, не чувствуя больше поддержки Горбачева, сам подал в отставку, но, уходя, громко хлопнул дверью: на «праздничном» пленуме ЦК, посвященном 70-летию Октября, Ельцин выступил с резкой критикой «роста славословия» Горбачева, которое может породить новый «культ личности». Пленум обиделся больше всего на то, что Ельцин испортил им праздник.

Вскоре началась подготовка к XIX-ой партконференции; по недемократичной инструкции ЦК, все обкомы формировали свои делегации на конференцию совершенно произвольно. Опасаясь горбачевской немилости, Ельцина ни один обком в свою делегацию добром не взял бы, и попал он на конференцию лишь под угрозой забастовок на некоторых свердловских заводах. Слово для выступления ему не давали, но он самовольно вышел на трибуну и не сошел с нее, пока конференция его не выслушала.

На конференции Ельцин выступил еще резче, чем на октябрьском пленуме. Относительно квази-коммунистической партии он прямо заявил, «что со временем она сильно деформировалась в худшую сторону»; что выборы делегатов на конференцию не были демократическими; что партийные постановления от имени ЦК издает его «аппарат»; что не только партия, но даже члены ЦК не знают, как расходуются деньги партийного бюджета, а партийную кассу Центральная Ревизионная Комиссия не ревизует и т.д. Потом досталось Перестройке: «Объявили о ней без достаточного анализа причин возникшего застоя, анализа современной обстановки в обществе, без глубокого анализа в разрезе истории допущенных партией ошибок и упущений» и т.д. Напомнив, что «за 70 лет мы не решили главных вопросов - накормить и одеть народ, обеспечить сферу услуг, решить социальные вопросы», Ельцин возложил вину за годы Застоя на Политбюро, чуть не пальцем указывая на тех, «кто по 10, 15, 20 лет и тогда, и сейчас в Политбюро» заседали, но Застой не предотвратили. Председателю Комитета Партийного Контроля Соломенцеву Ельцин предъявил прямое обвинение в том, что он побоялся и сейчас боится привлечь крупных руководителей республик, областей за взятки, за миллионный ущерб государству, «...наверняка зная о некоторых из них». «А потом мы удивляемся, что некоторые крупные партийные руководители погрязли в коррупции, взятках, приписках, потеряли порядочность, нравственную чистоту, скромность, партийное товарищество».

К сожалению, положительная программа у Ельцина была менее впечатляющей: не бояться плюрализма мнений («наличие отличного мнения меньшинства не разрушит, а укрепит единство партии» - для твердолобых геронтократов это была недопустимая ересь); все внутрипартийные выборы должны быть «общими, прямыми и тайными», «надо, наконец, ликвидировать продовольственные «пайки» для, так сказать, «голодающей» номенклатуры, исключить элитарность в обществе, исключить и по существу, и по форме слово «спец» из нашего лексикона, так как у нас нет спецкоммунистов» (самый опасный подкоп под благосостояние начальствующего сословия); смело доверять руководящие посты молодежи; чаще практиковать всенародные референдумы; создать такой механизм, который исключал бы возможность зарождения вождизма и культа личности (увы, такой механизм уже которое десятилетие изобретает все мировое коммунистическое движение, но до сих пор безуспешно).