Сергей Буркин - Что случилось с Россией

Между тем, к выборам 1989 года расстройство всей экономической жизни страны стало очевидным: полки магазинов опустели, вся торговля пошла «по блату» через заднюю дверь по спекулятивным ценам; раздражала бестолковая робота городского транспорта; все хуже обслуживали население службы услуг и коммунальное хозяйство. Хотя избирательная лихорадка до предела политизировала общественную атмосферу, но невозможно отвлечь внимание людей от их самых насущных нужд. И все же квази-советский народ жить в условиях разрегулированного снабжения и дурного обслуживания настолько привык, что мог бы стерпеть и дальнейшее их ухудшение. Однако на предвыборных митингах и с помощью средств массовой информации все кандидаты ради избрания в депутаты и их «доверенные лица» безответственно наобещали избирателям в одночасье решить все проблемы (а сами понятия не имели, как к ним подойти).

В результате квази-советский народ был еще раз обманут квази-советской властью: новый парламент, вместо решения насущных проблем народной жизни, показал себя пустопорожней говорильней. А поскольку все его заседания транслировались по телевидению, эта вершина горбачевского парламентаризма сыграла роль всесоюзной провокации: через полтора месяца после открытия говорильни по всей стране поднялась волна рабочих выступлений и забастовок, по мощности - невиданная с 1917 года.

Начавшись в Кузбассе 10 июля 1989 года, забастовки переросли во всеобщую шахтерскую стачку, поддержанную рабочими отдельных предприятий во всех отраслях хозяйства. В кульминационный момент движения бастовало более 200 тысяч рабочих сорока регионов СССР. Некоторые шахты (особенно в Воркуте) и другие предприятия, выдвигая все новые и новые требования, продолжали бузить до конца года. Всего за 2-е полугодие было потеряно 7,5 млрд., человеко-дней, не произведено промышленной продукции на 2 млрд., рублей.

Требования шахтеров сводились к ликвидации угольного министерства и т.п. начальства, вплоть до полной экономической независимости каждой шахты с самостоятельным решением ею всех вопросов снабжения и сбыта, включая экспорт, и условий труда. Таким образом, шахтеры не просили милости у Горбачева, а требовали обещанной перестройки своей отрасли; если же среди других требований (а всего их было более сорока) стояло 'и повышение зарплаты - то это ж только до перестройки, а после нее шахтеры намеревались все решать сами.

Перепуганное Правительство подписало с забастовщиками соглашение, приняв все шахтерские требования, тем более, что они вполне соответствовали идеям горбачевских реформ. Однако для осуществления своих обещаний Горбачев неизбежно должен был столкнуться с представителями начальствующего сословия - партаппаратчиками и правительственными чиновниками, ведавшими всеми отраслями хозяйства, поскольку в экономике любой шаг упирается в энергоносители. Начальствующее сословие ссылалось на то, что шахтеры - самая высокооплачиваемая профессия, и повышать им зарплату первым - несправедливо. Но другие отряды рабочего класса, не обладавшие шахтерской организованностью и боевитостью и проведшие в поддержку шахтеров отдельные разрозненные забастовки, вообще для себя ничего не добились.

Главное завоевание забастовочного движения 1989 года - «Закон о коллективных трудовых спорах», спешно принятый горбачевским квази-парламентом - до этого забастовки в квази-советской стране были буквально «вне закона». Легитимизация забастовок, несомненно, подтолкнула некоторую часть рабочих коллективов к выступлениям необоснованным, порою - к пустому бузотерству; чаще - к требованиям спасти предприятия, безнадежно устаревшие, с низкой зарплатой. Используя подобные неудачные примеры, начальствующее сословие стремилось заволокитить всякие перемены на предприятиях; даже шахтерам, чтобы добиться выполнения подписанного Правительством соглашения, до самого начала Августовской революции 1991 года приходилось еще несколько раз ездить в Москву и пикетировать Красную площадь.

Шахтер-пикетчик с Красной площади и кадровик-аппаратчик со Старой площади в жизни, вероятно, никогда не встречались, но заочно уважали друг друга: шахтеры приходили на Старую площадь с дельными, хорошо продуманными предложениями - и аппаратчикам (нехотя!) приходилось их принимать; шахтеры видели, что горбачевские реформы медленно и нехотя, но начинали проводиться в жизнь. В результате, шахтеры и все остальные квалифицированные рабочие продолжали по-прежнему считать квази-комму-нистическую партию руководящей силой квази-советского общества (не замечая, что партия в этой роли давно уже была подменена начальствующим сословием) и поддерживали внутрипартийное течение реформаторов (т.е. Горбачева).

Труднее было реформаторам втолковать низкооплачиваемым рабочему устаревшего завода, который их отцы с таким энтузиазмом построили более полвека назад, что теперь этот завод дешевле снести и построить новый, чем ежегодно латать старье. Обещаемая в подобных случаях помощь по повышению квалификации возмущала своим вынужденным характером. А между тем жизненный уровень рабочей молодежи заметно отличался от среднего. И как только в предавгустовской России появились первые демагоги «патриотического» направления, им удалось привлечь на свои митинги немалую часть неквалифицированной рабочей молодежи.

В дни путча ГКЧП события пронеслись так бурно и быстро, что основная часть рабочего класса - не только в провинции, но и в Москве - просто не успели принять в них участие. Встречались молодые рабочие в Живом Кольце вокруг Белого дома, но молодежи учащейся там было больше. Московское студенчество же состояло (как и поныне) из немногих представителей подлинно одаренной молодежи, с трудом пробившихся в московские вузы, и детей начальствующего сословия. Из них, как было показано выше, со сменою поколений складывалась бюрократическая буржуазия. Отсюда ясно, что в дискуссиях, шедших круглосуточно (от нечего делать), среди участников «Живого кольца», квази-демократическая идеология была буржуазной, а рабочая молодежь политически подкована слабее. Несколько рабочих забастовок на второстепенных предприятиях серьезной роли не сыграли. Поражение путчистов предопределила общая слабость режима, в частности - разрыхление квази-коммунистической партии. Послушное исполнение последнею ельцинских запретов привело весь рабочий класс к Беловежской пуще совершенно дезорганизованным, неспособным ни одобрить, ни отвергнуть упразднение СССР, приняв его, как совершившийся факт. Историческая категория, у которой в критический момент не обнаруживается ни одного защитника, не имеет права на существование.