Мауро Гильен - 2030. Как современные тренды влияют друг на друга и на наше будущее

Конечно же, есть и те, кто воспринимает свою работу в гиг-экономике как уничижение. Выпускница школы права Кэти не может найти работу, которая соответствовала бы ее успехам в учебе. Для нее сотрудничество с TaskRabbit «крайне унизительно». В своем профиле она указала, что имеет диплом, и, по ее словам, люди «сочувствуют, что ей, обладательнице диплома юриста, приходится убираться в их квартире. Ненавижу это… Они говорят что-то вроде: "Как жаль, что тебе приходится заниматься этим". А я думаю, что и сама знаю, как это фигово, и нечего напоминать мне об этом». Вероника, магистр наук, отказалась выполнить запрос на доставку кофе за $8 из Starbucks. «Нет уж, оторвите свою задницу и сходите за ним сами… У меня нет желания быть прислугой».

К 2030 г. на фоне роста двухсторонних платформ рынок труда может принять кардинально иной облик. Вполне возможно, что, как отмечал сотрудник Нью-Йоркского университета Сундарараджан, эти платформы являются фактически реакцией на ситуацию, в которой кто-то владеет вещами, вожделенными для других, у одних есть деньги, а у других – время. Как пишет Хилл на портале Salon, «в итоге многие компании из традиционных секторов экономики, вероятно, приспособятся к рынку труда, базирующемуся на приложениях. Последствия этого пока сложно предвидеть… Но это означает, что нам нужно придумать, как запустить всеобщую и мобильную систему поддержки для всех трудящихся в США».

«Мы живем в мире, где доминирует принцип частной собственности, – замечает Джулиан Брейв Нойзкэт, представитель индейцев, живущих на берегах озера Каним в провинции Британская Колумбия, Канада, и активист, который борется за права коренных жителей Американского континента. – Плоды, приносимые миллиардами акров отобранных у коренных народов Америк, Африки, Азии, Ирландии и Австралии земель, позволили двум англоговорящим империям – сначала британской, а потом американской – добиться глобального господства». Руки на этом погрел и ряд других европейских стран, в том числе Дания, Бельгия, Италия, Нидерланды, Португалия и Испания. После ухода империалистов большей частью земли продолжили распоряжаться их обосновавшиеся на новых территориях потомки, которые также доминировали в политической системе.

Как и у большинства людей по всему миру, у американцев выработалось трепетное отношение к институту собственности. «Собственность порождает несбыточное представление под названием "американская мечта", в соответствии с которой усердный труд, земля и дом должны открывать безграничные возможности или, как минимум, убежище от засилья капитала», – подчеркивает Нойзкэт. Как мы уже отмечали в главе 3, именно владение домом и автомобилем было отличительной чертой американского среднего класса. Выборы и государственная политика зачастую определялись интересами тех, кто имел (или хотел иметь) собственность.

Стагнация старого среднего класса в Европе и США и нарастание имущественного неравенства (1 % богатейших людей владеет большими богатствами, чем оставшиеся 99 %) заставляют задуматься, в какой мере стоит защищать право собственности, в особенности в части налогообложения. «Предшествующие поколения в ответ на такие кризисы обращались к коммунизму, – говорит Нойзкэт. – Однако сегодня Маркс, Ленин и Мао не дают нам достаточно острую косу, чтобы разделаться с основами капитализма». Люди пытаются уменьшить стресс, участвуя в экономике совместного использования под влиянием нехватки ресурсов для приобретения собственности и явного предпочтения новых форм пользования такими активами, как дома и автомобили.

Владение домом и другими дорогими активами издавна оказывало влияние на политическое поведение. При этом не вполне очевидно, что именно оно заставляет людей поддерживать консервативную социально-экономическую политику. Исследования говорят о том, что домовладельцы чаще голосуют и проявляют политическую активность. Если к 2030 г. подавляющая часть активов будет находиться в совместном пользовании, то можно ожидать усиления апатии определенной части граждан, нежелания участвовать в политической жизни и голосовать на выборах. Поскольку на стороне спроса большинство пользователей соответствующих платформ – это молодежь, следует готовиться к еще большему снижению политической активности этой возрастной группы.

Есть и еще один важный фактор влияния гиг-экономики на политику. Политолог из Йельского университета Джейкоб Хэкер в своей книге «Великий перенос рисков» (The Great Risk Shift) выдвинул следующий тезис: правительства и компании десятилетиями перекладывают свои обязательства на граждан и работников, предлагая взамен культуру личной ответственности. Личная ответственность как концепция основана на консервативных ценностях и представляет собой наступление на некоторые наиболее прогрессивные идеалы, которые способствовали формированию систем социальных гарантий как в Европе, так и в США после Великой депрессии. По словам основателя и генерального директора платформы услуг на дому Бо Фишбэка, гиг-экономика создает «оптимальный рынок занятости по запросу, где у человека просто не может быть оправданий типа "Я не знаю, как устроиться на работу, не понимаю, с чего начать"».

Рост класса совместного использования стал основанием для возобновления политической дискуссии о дискриминации. Как отмечает Сундарараджан, в отличие от традиционной гостиницы «хозяин жилья на Airbnb может запросто сказать: "Ну, это же мое пространство. Я хочу, чтобы в моей свободной комнате жили только определенные гости"». Гиг-экономика подрывает традиционное понимание понятия дискриминации. В очередной раз мы видим фактический отказ от традиционных правил игры.

Пока платформы совместного использования трансформируют рынок труда, краудсорсинг и краудфандинг революционизируют политические кампании. Эти новые инструменты впервые были эффективно использованы в 2008 г. в ходе президентской кампании тогдашнего сенатора Барака Обамы. Самым большим успехом Обамы стало привлечение и организация работы миллионов волонтеров с помощью текстовых сообщений и интернета еще до того, как реальностью стал вирусный рост цифровых социальных сетей. По некоторым данным, у Обамы было примерно 850 000 друзей в MySpace (сравните с 220 000 у его оппонента в той кампании Джона Маккейна) и 120 000 подписчиков в Twitter (5000 у Маккейна). В одном исследовании говорится, что успех «Джону Кеннеди обеспечило телевидение, а Бараку Обаме – социальные сети». Что еще важнее, кампания Обамы собрала рекордные $800 млн от 4 млн спонсоров, по большей части с помощью краудфандинга. В том же исследовании делается вывод, что «во время кампании Обамы в 2008 г. была сформирована общенациональная виртуальная организация, которая привлекла 3,1 млн спонсоров – физических лиц и запустила стихийное движение с участием свыше 5 млн волонтеров». Эта кампания была беспрецедентной с точки зрения широкого использования новых технологий для достижения множества целей. «Вполне очевидно, что кампания Обамы применяла эти средства, чтобы выйти за пределы информирования общественности и сбора средств и начать мобилизовывать избирателей на местах, расширять политическое участие и добиваться активности сторонников на выборах». В президентской кампании 2016 г. мы стали свидетелями распространения «фейковых новостей» через социальные сети.