Владимир Орлов - Крик птицы

ВАЛЕРИЙ ДАЙНЕКО: Министр культуры говорит: «Валера, найди Влада, сделайте что-нибудь, надо спасать коллектив». Это была его просьба. Решающая просьба.

АЛЕКСАНДР СОСНОВСКИЙ: Мы решили освободить Мулявина от административной работы, сосредоточив все его возможности на творчестве.

ВЛАДИСЛАВ МИСЕВИЧ: Я о Володе без иронии говорю: петь, играть, увольнять, принимать и за всё отвечать — и всё один человек.

12 января 1998 года, Мулявину в этот день исполнилось 57 лет.

ОЛЕГ МОЛЧАН: День рождения, мы в офисе. И тут министр культуры преподнёс подарок Владимиру Георгиевичу: освободить от должности директора, оставить только в должности худрука.

Перед камерой улыбчивый красавец-блондин, которому самому бы впору блистать на сцене: это ныне директор ансамбля «Песняры», зарегистрированного в Москве, — Игорь Свечкин. Мулявин зачислил его своим заместителем по административной части, и Игорь с 1992 года и до последних дней взял на себя все организационные хлопоты коллектива.

ИГОРЬ СВЕЧКИН: Тогда Кобзон приехал, узнал о смещении Мулявина с директорства, говорит: «Что ж вы делаете? Как вы поступаете? У вас всего-то те, которые в эстраде, Лученок и Мулявин — всё! Так их надо ценить, беречь, лелеять! — Это Кобзон сказал. — Ни «Само­цветы» — Юра Маликов,— ни «Цветы», ни «Лейся, песня», ни «Кобза» на Украине, а только Мулявин в этом жанре стал народным артистом Советского Союза!»

Но Министерство назначает директором старого «песняра» — Владислава Мисевича.

ВАЛЕРИЙ ДАЙНЕКО: Всего за год, что мы работали, была приобретена новейшая аппаратура, освоены деньги, найдено помещение.

ВЛАДИСЛАВ МИСЕВИЧ: Вместе с министром Сосновским ходили выбирать здание. Только выберешь, придёт Володя: «Нет, мне это не нравится». Уходим. Следующее здание: «Мне это не нравится».

Выделение валюты для покупки аппаратуры поистине виделось чудом. Но это не было заслугой директора Мисевича, это была реакция на отчаянное, подобное крику птицы, письмо Мулявина, написанное годом раньше.

Вот его интервью: «При филармонии мы были крепостным ансам­блем. Потом, отделившись от филармонии и став Государственным ан­самблем, стали кланяться уже Министерству культуры. Терпение лоп­нуло в сентябре 1997 года, когда у нас сломался последний студийный магнитофон, и я написал резкую записку в Министерство культуры».

АЛЕКСАНДР СОСНОВСКИЙ: Для того чтобы получить деньги, есть определённая бюрократическая процедура. Десять лет назад 200 тысяч долларов — это была запредельная сумма! В республике я нашёл пол­ное взаимопонимание, и вопрос разрешился. Мулявин это дело начал, а закончилось оно при Мисевиче. Чистое совпадение — и не имеет ни­чего личностного по отношению к Владимиру Георгиевичу.

ГОЛОС В. МУЛЯВИНА: «У нас отношения с Сосновским, если смо­треть визуально, хорошие. Но, я знаю, мы несовместимы по характеру. Мы просто фальшивим друг другу».

ВЛАДИСЛАВ МИСЕВИЧ: Собрались в нашей комнате, говорим: «Во­лодя, хочешь работать? Ты — худрук. Но одно условие: в нормальном состоянии. Если проблемы со здоровьем — а они есть, очевидны, и ты знаешь, и мы знаем за 30 лет работы, — то нет проблем, без тебя рабо­таем в последние годы 80 % концертов. Как сейчас договоримся, так бу­дешь получать: вещь бытовая, жить надо всем. Ты заслужил, приводи себя в порядок, получая за это деньги, потому что это твой коллектив и ты отдал этому жизнь».

ИГОРЬ ПЕНЯ: Поговорили. И он говорит: «Хорошо». Мы обрадовались!

ВЛАДИСЛАВ МИСЕВИЧ: Но всё это было в отсутствии «мадам», его жены, потому что она, по его версии, была в предынфарктном состоя­нии и лежала дома при смерти. Договорились, по рукам. Спрашиваем его: «А 30-летие “Песняров” будем готовить?» — «Будем готовить!» Всё с улыбкой, пообнимались! Выстроили работу, план, что делать, ре­петиции. Поехали на гастроли, тут же съёмки на ЦТ после 15-летнего перерыва: «Музыкальный ринг», «Песни года».

АЛЕКСАНДР СОСНОВСКИЙ: В перспективе, я верил: они найдут понимание между собой, и всё войдёт в своё русло. К сожалению, не получилось.

ВЛАДИСЛАВ МИСЕВИЧ: Приехали мы с гастролей, встречаемся: «Привет привет! Ну, как ты?» — А он не здоровается. Я: «Володя, здо­рово!» - Он проходит мимо: «Нет меня!»

ИГОРЬ ПЕНЯ: Он говорит: «Нет, ребята, меня это не устраивает». — «Но почему?!» — «Меня это не устраивает». — Ну, видно, что кто-то по­влиял — не будем говорить, кто.

ВАЛЕРИЙ ДАЙНЕКО: На пейджер пришло Олегу Аверину от Володи сообщение короткого содержания: «Вот этих не хочу видеть». Были названы фамилии: моя и Влада. «Остальные, кто хочет, оставайтесь».

ИГОРЬ ПЕНЯ: И после этого мы ушли.

Так поступил артист, который в одном из прежних видеоинтервью восклицал: «Я дрожал от счастья, стоя с Мулявиным на сцене!» Что-то должно было произойти, накипеть, переломиться в Игоре, чтобы покинуть кумира.

ВЛАДИСЛАВ МИСЕВИЧ: За нами встали остальные и тоже ушли. Он: «Постойте! Постойте!» Но все ушли. Да, Мулявин сделал из меня человека. Но когда я уходил, Мулявина уже не было: ни лица, ни общей цели.

ВАЛЕРИЙ ДАЙНЕКО: Уходя, я сказал: «Сегодня вы уничтожили ансамбль “Песняры”. Просто. Как название. Как единицу».

АЛЕКСАНДР СОСНОВСКИЙ: Они все подали заявления. Я их пригласил, состоялся нелёгкий разговор. Я понял, что чашка разбилась, её склеить невозможно. Просто, на мой взгляд, психологическая усталость друг от друга: столько времени вместе! Здесь нет какой-то одной при­чины, здесь целый комплекс причин, начиная от ситуации на постсоветском пространстве.

Их поступок повлёк первый раздел коллектива. Это резко осудил народный артист СССР Иосиф Кобзон:

— Они решили: «А, Мулявин перестал заниматься, ему наплевать на нас, у нас концертов мало!» Концертов у всех было мало. Кризис жанре, шла перестройка в стране.

Но мэтру советской эстрады из Москвы не всё было видно, а потому и не всё объяснимо.

АНАТОЛИЙ ЯРМОЛЕНКО: Мулявин очень переживал, когда ушёл основной состав. У них свои причины. Нанесена рана, он их воспитывал — и облом! Это надломило его как художника.

ИГОРЬ СВЕЧКИН: Естественно, Владимир Георгиевич как создатели этого коллектива очень переживал, очень ему было тяжело. Те ребята — Пеня, Козлович, Катиков, Марусич, Саша Покровский звукорежиссёр, вплоть до уборщицы — работали и вдруг его оставили! Для него это был удар.

Отец АНДРЕЙ: Я смотрел на него, на его глаза. Знаете, в них - как книга, их можно читать. На первый взгляд — такой отстранённый взгляд, смотрит мимо тебя: как бы разговаривает с тобой, а думает о чём-то другом, вроде бы ему нет дела. Я пришёл к выводу: человек очень сильно страдает, ему тяжело.

Из интервью Мулявина: «Меня очень огорчает, что вокруг столько злобы, зависти, предательства, ненависти друг к другу. В том числе и в кругу творческой интеллигенции. Я вспоминаю картину Сальватора Дали «Осеннее каннибальство». Там два персонажа с превеликим удо­вольствием поедают друг друга».