Владимир Орлов - Крик птицы

ВЛАДИСЛАВ МИСЕВИЧ: За пятнадцать лет застоя коллектив потерял время, потерялся во времени. Нас не узнавали! Сейчас узнают всех: Катикова, Аверина. Узнают на базарах, в магазинах — самый первый показатель! И не только в Минске — в Москве узнают! В Сибири!

ГОЛОС В. МУЛЯВИНА: «Это они могут оправдаться, прут на меня. Это имитаторы. Я их ввёл в программу. Они были заменой Борткевичу и Кашепарову. Вот и всё. Это не та группа».

У пытливого искусствоведа Бориса Крепака десятки кассет — записи многочасовых бесед с Мулявиным, Виктором Туровым, Михаилом Пташуком. Как он, Борис Алексеевич, дальновиден: понимает, кто именно творит историю белорусского искусства — кстати, как и он сам, автор многих книг о наших художниках! И понимает, что все — смертны.

БОРИС КРЕПАК: Светлана не всегда разрешала включать диктофон: то не надо, это не надо. Но я записывал всё, что он говорил, подряд. Да­вал ему на визу... А бывает, закрывается. Молчун. Скрывается — и все. Молчит. На профессиональные темы, о музыке никогда не говорил со мной. Однажды я спросил: «Как относишься к "Песнярам" новым?» - «К каким? Первый раз слышу».

За многолетнюю совместную работу Мулявин, конечно, хорошо знал, о ком шла речь. Вот как отозвался о Дайнеко и Пене.

ГОЛОС В. МУЛЯВИНА: «Они имитировали. Я говорю: спой так, "под Борткевича", чтобы похоже было немножко. Не получалось, а иногда получалось. А ценности для меня они никакой. За 17 лет работы Пеня не открыл ни одной песни! Дайнеко не открыл ни одной песни!»

Нельзя вступать в полемику с тем, кого уже нет. Но тут у Володи — не­точности. Валерий Дайнеко первым «открыл» песни «Зачарованная», «Я всё тот же», аранжировал — для себя же — народные «А дзе была, вуціца?» и «Ой, ты, дубе...» А Игорь Пеня первым исполнил изумительную мулявинскую «Марысю», и оба разучили партии и пели в мюзикле «Во весь голос» с музыкой Мулявина. Так что это: обида? Забывчивость?

В многочасовых записанных признаниях Борису Крепаку он хорошо го­ворил только о тех, кто умер или кто расстался с ним очень давно.

Но не беспричинно же покидали лучший в стране коллектив лучшие музыканты Беларуси, — в конце концов, все. Все! Однако ни на одной кассете ни о ком из них не отозвался Мулявин хорошо, в развале коллектива никаких своих просчётов не видел, и — ни слова христианского покаяния.

АНАТОЛИЙ КАШЕПАРОВ: В церкви, что на Орловской, он буквально бьётся в поклонах головой о мраморный пол. Смотрю: да Мулявин ли это?! Он ведь сдержанный был, даже суровый, а тут...

Отец АНДРЕЙ: Икона Божьей Матери Жировицкой — подошёл к ней. Минут 15 он стоял около неё. О чём он разговаривал с Богом, о чём с Божьей Матерью говорил, конечно, это тайна и для меня, и для всех, кто тогда был с ним вместе. Я только тогда увидел, что человек вытер глаза, сказал: «Если б я мог в молодости хоть сотую долю почувствовать того, что я почувствовал сейчас, может, моя жизнь пошла бы по-другому».

***

Приближалось 30-летие «Песняров». Мулявин с женой как с помощником художественного руководителя полетел в Америку, к Борткевичу. Туда же, в Атланту, приехал и Кашепаров — обсуждали план юбилейного концерта. Анатолий в Москву на концерт не прилетел.

АНАТОЛИЙ КАШЕПАРОВ: Так складывалась ситуация с моими документами, что я мог вылететь из Америки, но мог лишиться права вернуться.

Двое из числа «Песняров» знаменитых, тоже иностранцы, рассказали о «закулисных тайнах» московского концерта 21 января 2001 года.

ВАЛЕНТИН БАДЬЯРОВ: У меня в Германии, звонок: «Господин Бадья­ров? С вами будет говорить господин Мулявин». И вот мы мило погово­рили, он пригласил на 30-летие «Песняров». Я даже вновь почувствовал себя молодым «песняром»! Но вот первая встреча на репетиции в Мин­ске. Мулявин зашёл в отрешённом состоянии. С Владом Мисевичем не видимся всего года полтора — и то так душевно обнимаемся. А с Му­лявиным не виделись лет двадцать, наверное. «Привет». — «Привет».

И такая встреча произвела впечатление... не шокирующее, а щемящее: видимо, провёл бурную ночь. Думал, он пришёл — и пойдёт как-то ре­петиция уже под его руководством. Но этого не произошло. Пришёл, походил минут десять и исчез. На следующий день отъезд в Москву. Мы все очень боялись: как произойдёт момент «изъятия» Мулявина из его квартиры и доставка на вокзал? Поехали, был вечер. И, в общем-то, его... (вздох) из объятий квартиры... удалось целым-невредимым, ограждая его от ненужных нам лиц... удалось загрузить в автобус. И он уехал с нами один. Ведь мы боялись, что он уедет в Москву в сопрово­ждении. А то, что поехал один, большой плюс. Концерт прошёл доста­точно ровно. Сам Мулявин, на мой взгляд, пел очень прилично. Он меня пригласил — и я очень благодарен: дал мне возможность впервые после эмиграции приехать в Россию, в Москву, в Минск. Десять лет меня не было. Там с ним хорошо пообщались, как старые друзья, много вспом­нили из прошлой жизни, то, что нас связывает с тех времён, когда, как с Владом и Володей — 67-й, 68-й годы — встречались, вместе пиво пили с рыбой. В знак такого момента тёплого я пообещал Мулявину, что сде­лаю его новым «Песнярам» поездку в Германию.

ЛЕОНИД БОРТКЕВИЧ: Муля сказал: «Будешь петь "Берёзовый сок"». Я вышел, спел. Думал, меня забыли, а люди услышали — может, не помнят меня, но услышали голос, столько песен спето! — встали и начали аплодировать. Я еле допел «Берёзовый сок», выбежал за ку­лису, расплакался. Всё! Ко мне в душе вернулось опять - не то, чтобы ностальгия, а когда публика твоя, удовлетворение, отдача, куча адрена­лина, который получаешь! Сказал: всё, это моя родина, это моя сцена, моя работа. Больше в Америку я не вернулся, всё оставил там.

Не остались всё же без внимания организаторов юбилейного концерта и «виновники раскола»: были, оказывается, приглашены. Но каким-то странным образом.

ВЛАДИСЛАВ МИСЕВИЧ: Мы в Сибири на гастролях. За день до 30-летия позвонил из Москвы режиссёр: «Я от имени Мулявина говорю: срочно прилетайте на завтрашний концерт». «Но у нас гастроли!» «Срочно вылетайте! Володя зовёт вас на свой юбилей... на ваш юбилей!» Но мы-то знаем, что на утро Володя перекукует, переспит с женой — что, в общем-то, законно, — и будет другой итог. А гастроли длинные — нельзя срывать. Категорически.

ВАЛЕРИЙ ДАЙНЕКО: Да и предложение было — как-то вскользь.

ВЛАДИСЛАВ МИСЕВИЧ: Мы не могли вырваться: Красноярск! Как можно срывать?! А с нами гастролирует Кобзон, спрашивает: «Вы едете?» «Нас не приглашали». «Ну, я поехал». И он поехал с га­стролей к Володе. Но у него это было запланировано. Говорят, когда он вышел на сцену, то сказал: «Володя, тебе из Сибири привет от твои ребят, «Беларуских песняров»!

МИХАИЛ ФИНБЕРГ: Когда объявили имя Мулявина, весь зал встал. Вот это я на всю жизнь запомню. Ещё раз убедился: не только, как его уважали, а как его любили в России. Уже того ансамбля «Песняры», к сожалению, не было. Но был Мулявин. Просто он их всех тянул, он их вытягивал — а они этого не понимали. Это было их колоссальное заблуждение.