Михаил Пташук - И плач, и слёзы... [Исповедь кинорежиссёра]

Я начал с того, что стал искать людей в Минске, прошедших лагеря. Мне нужны были очевидцы этих событий, нужен был человек, который консультировал бы меня по всем вопросам лагерной жизни. Позвонил в Министерство внутренних дел, и заместитель министра предложил мне человека, много лет проработавшего начальником ста­линского лагеря. Мало того, сказал, что у него сидела Русланова, знаме­нитая на всю страну певица. Дал мне телефон, я позвонил и на следующий день увиделся с этим человеком.

Я встретил его у входа на "Беларусьфильм". Это был обаятельный, добрый, как мне показалось, человек. Не буду на этих страницах назы­вать его фамилию, скажу только, что именно он открыл мне всю правду о лагерях. Не мне одному — актерам, которые у меня снима­лись: Владимиру Гостюхину, Михаилу Ульянову, Алексею Петренко, Алек­сандру Филиппенко и Леониду Неведомскому.

Все рассказы консультанта я записал на пленку, хотел снять доку­ментальный фильм. Это отдельная история: горькая и жестокая судьба человека, проходившего школу сталинских лагерей в роли начальника лагеря в течение пятнадцати лет.

— Вам разрешили это снимать? — был первый вопрос моего кон­сультанта.

— Разрешили.

— Я начну с вами работать при одном условии...

— Каком?

— Вы покажете мне документ, что этот сценарий вам разрешили снимать!

Я достал из папки заключение Главной сценарной редакции Госкино СССР на сценарий и разрешение на запуск в производство художе­ственного двухсерийного фильма "Наш бронепоезд". Он внимательно прочитал документ и так же внимательно посмотрел на меня.

— Дайте мне два дня на подготовку. Я не могу сразу.

— Хорошо.

Через два дня мы встретились в моей рабочей комнате на киносту­дии "Беларусьфильм". Я подготовил звукозаписывающую аппаратуру, мы заперлись, и три часа Иван Иванович (так звали консультанта) рассказывал о своей профессии, о работе.

Я сохранил эту запись, как сохранил и кинопленку о судьбе этого человека. Через много лет я "расшифровал" пленку, переписал и, пере­читав, ужаснулся. Это история не только нашего фильма, это история нашей страны, история целого поколения людей, прошедших через ужасы сталинских лагерей. Это история также тех, кто стоял на вышке, кто по приказу и без приказа убивал, кто был исполнителем системы. Мы можем по-разному относиться к этим людям, но это были наши советские люди, через много лет их назовут убийцами, но в чем они виноваты? Я задавал этот вопрос себе, актерам, это был главный во­прос, которым мучился герой Владимира Гостюхина. Через много лет ему пришлось держать ответ перед сыном, уже взрослым парнем. И чтобы найти ответ, отец поехал к тем, с кем работал, а если честно — убивал.

Много лет спустя зашифрованные записи этого человека помогли мне осознать то, о чем я рассказал в картине. Мужественный человек, он пошел на то, на что другой не решился бы, он рассказал мне ту правду, которую и сегодня не все знают. Мы собирались беседовать три часа, а сидели несколько дней, и эти дни стали важнейшими воспоминаниями моей жизни. Уже потом, на премьерах в Ленинграде, я рассказывал людям со сцены об этом человеке, а после выхода картины на экран меня завалили письмами те, кто стоял на вышках и убивал. Они писали о том же, о чем рассказывал тогда Иван Иванович.

Воспоминание пятое

Он долго мучился, не зная, как начать.

— Вы убивали?

— Я?

Это был мой первый вопрос, жестокий, но мне как режиссеру казалось, он поможет Ивану Ивановичу освободиться от груза памяти.

— Убивал, Михаил Николаевич!

Он признался, и ему стало легче.

Мы долго молчали.

— Вы убивали по приказу?

— Приказ был один...

Он опять помолчал.

— Надо было ежедневно освобождаться от трех-четырех тысяч человек. Цифра большая! И мы освобождались!

— Зачем?

— Не хватало мест. Каждый день по этапу приходило пять тысяч... Я не знал, как реагировать, как вести себя.

Такое я слышал впервые.

— Как вы их убивали?

- Мы их гнали колоннами на лесоповал... Потом охранники ухо­дили, люди думали, что можно спастись бегством... Но куда можно убежать, если кругом стояли пулеметы... И так ежедневно, три-четыре тысячи...

— Люди оставались на снегу?

— Зачем? У них отрезали кисти правой руки...

— Зачем?

— Для отчетности... Собирали в мешки, переписывали номера и отчитывались...

— Зачем? — У меня другого вопроса не было.

— Я же сказал: для отчетности... А вдруг кто убежал, не попал под пулемет... Он все равно бы никуда не ушел, но на все есть порядок! Мы отчитывались перед ГУЛАГом... Перед Москвой отчитывались... Это тоже порядок!

— А как вы потом возвращались в семью, к детям?

— У меня жена в лагере работала...

— И дети там росли?

— И дети росли! — Такое понять было трудно.— Они играли в такие же игры, как "играли" взрослые...

— То есть...

— Что "то есть"?.. Таких же подростков, как сами, водили по лагерю под конвоем! Потешно было! Идут рядом с конвоем... Те в лес, и дети в лес...

— Только "тем" кисти рук отрезали...

— Я вам так скажу, Михаил Николаевич, без вины не сидели! Была у каждого своя вина! Ну, а дети... Так на то они и дети...

— Вас это мучило потом?

— Это работа! Мой долг перед Родиной! Я присягу принимал!

— Убивать?

Ему не понравился мой вопрос.

— Зачем же так, Михаил Николаевич?.. Моей вины нет! Я же сказал вам: я принимал присягу! Лагерей были тысячи, и мы шли туда не по доброй воле! Снимали с фронта и отправляли служить в лагеря! Людей не хватало! Особенно после войны! Не могли справляться с новыми партиями, поэтому приходилось от них освобождаться! Зачем вам все это знать? Понимаю: вы режиссер и вы хотите показать правду! Только я не уверен в одном: кому эта правда нужна? Через столько лет людей баламутить? Извините, но я больше не могу...

Мы помолчали.

— Нас долго не держали... Раз-два — и меняли... Я несколько лаге­рей поменял... Потом в Белоруссию перевели... Тоже начальником...

— Сколько в вашем лагере было человек?

— Тринадцать тысяч...

Мне с трудом давался этот разговор.

— Вам не приходилось встречаться с теми, кто у вас сидел?

— Почему не приходилось? Приходилось... Вот недавно, в Моск­ве... Ехал на родину... На Павелецком вокзале встретил одного...

— Бросился на вас?

— Зачем? Прошли те времена, когда бросались... Это в вашем сценарии бросаются, а в жизни такого не бывает... Они понимают, что их ждет.

— Это теперь, а тогда?

— И теперь, и тогда! Психология человека, побывавшего там, одна! Он понимает, что за этим стоит, и возвращаться назад ему не хочется!

— Что вы сказали по поводу сценария?

— Надо дорабатывать. Много неточностей. Ваш автор сидел или он все придумал?

— Евгений Александрович Григорьев — талантливый советский драматург! Гордость советского кино! По его сценариям поставлены замечательные фильмы!