Михаил Пташук - И плач, и слёзы... [Исповедь кинорежиссёра]

Я обратился с письмом в Госкино СССР с просьбой рассмотреть сценарий и дать заключение на запуск в производство. На 25 марта 1991 года было назначено заседание Главной сценарно-редакционной коллегии Госкино СССР.

Я взял диктофон и поехал в Москву,

Из диктофонной записи 25.03.1991

Я записал обсуждение в той последовательности, как оно шло. Сознательно не называю фамилий и без всяких комментариев перево­жу голоса с диктофона, беря из выступлений самое главное.

— Это бред! Как мог талантливый автор написать такой бред! Какая свадьба? Какое выступление Чапаева перед новобранцами? А отношение к Сталину? И этот бред мы должны обсуждать?

— Погодите, погодите...

— Поймите, Армен Николаевич, я много лет работаю в Госкино, через меня прошли сотни сценариев, но такого еще не было! Это изде­вательство над нашей историей! Я предлагаю прекратить обсуждение!

— Есть другие мнения?

Молчание. Треск микрофона.

— Кто еще желает выступить?

Опять молчание. И снова треск микрофона.

— Майя Григорьевна? Вы курируете комедийный жанр...

— Сама идея прекрасна. Я Женю знаю давно... Я курировала пер­вый фильм Пташука... Считаю, что идея сценария не наполнена содер­жанием, а то содержание, которое нам предлагают авторы будущего фильма, не годится. Народ должен полюбить героев, нужны такие ситуации в фильме, где не было бы стыдно за героев. А так стыдно! Про что фильм? Про будущий развал страны? Вы это хотите сказать Миша?

— Не надо спрашивать у режиссера! Сегодня мы обсуждаем сце­нарий!

— Это же не комедия, это — трагедия! Кто побеждает? Рэкет? Так получается! При всем уважении к автору я не могу поддержать сценарий.

— Кто еще? Может, вы...

Пауза и треск микрофона.

— Тут уже самое главное сказали... Я хочу сказать о Брежневе! Извините за такое сочетание, но это действительно издевательство, как сказала Майя Григорьевна. Я допускаю эту идею, допускаю такой сюжет, но не могу принять этих героев. Почему "кооператив"? Мы знаем отношение народа к Брежневу, но это наша история. История партии! Он изгой какой-то. Бездарный и беспомощный.

— Зачем вы так..— голос Армена Николаевича.

— Иначе я не могу сказать! Как и не могу понять авторов — зачем этот фильм снимать? Что, у нас нет других проблем? Что, нам не о чем говорить со своим народом? Сталин идет за водкой?.. Какой бред! У него что — нет других проблем? Вы не можете придумать для него другие ситуации? Если на то пошло, если вы хотите, чтобы кто-нибудь из них шел за водкой, так это Брежнев. Это при нем народ в разгул пошел. При Сталине такого не могло быть. Я не могу поддержать сценарий.

— Кто у нас еще остался?

Пауза и треск микрофона.

— Я хочу сказать о Ленине!

Опять пауза и треск микрофона.

— В самый тяжелый момент Сталин, Хрущев и Брежнев обраща­ются к Ленину. Это хорошо. "Что такое Советская власть?" — спраши­вают. Пластинка отвечает сипом и хрипом. Вы понимаете, что это такое? Почему-то у вас пластинка заедает именно после этого вопроса. Мы же все знаем, что у Ленина есть ответ на вопрос, что такое Советская власть. А у вас нет его. Как нам понять? Как понять будущему зрителю? Я считаю — нет предмета для обсуждения. И для будущего фильма — тоже.

— Спасибо! Остались только вы... Пожалуйста!

Пауза.

— Я сразу скажу. Я не принимаю сценарий. Я против такого фильма!

Опять пауза.

— Вы определили для себя, что это трагикомедия. Где вы видите там комедию? Майя Григорьевна права - это трагедия. Как понимать сцену, когда за Сталиным гоняется умалишенный с ружьем — Джуга­швили ищет, за лагеря и Сибирь хочет с ним рассчитаться. Что это такое? Бред! Самый настоящий! Или фотографирование ветеранов войны со Сталиным. Бред! Я не понимаю вас, зачем было тратить свою энергию, время на эту, извините, белиберду! За какой сценарный узел ни возьмешься — все бред! Одна живая сцена в деревне! Но, опять же, деревенская бабка говорит, что "всех знает, а Сталина видит впер­вые, он к нам в деревню не приезжал". Ну, не бред, а? Сталин никуда не ездил! Сидел в Кремле! Почитайте Жукова! Почитайте другие воспоми­нания! Как вы могли себе такое позволить?

— Я отвечу...

— Не надо дискуссий! Будем голосовать!

Я храню эту кассету как реликвию. Сегодня в голове не укладыва­ется, что могло такое быть. Тогда это было в порядке вещей. Сколько загублено замечательных идей, сколько травмировано талантливых ху­дожников! Сколько лежало на полке запрещенных для показа фильмов!

Короткое воспоминание о Кире Муратовой

Все ее фильмы были запрещены! Лежали на полке. Ей запрещали снимать, а она, правдами и неправдами, продолжала. Фильм закрывали, она оставалась без работы. И так из года в год, через мучения, униже­ния и оскорбления она создавала свой кинематограф.

Я знаю ее с 1972 года. Я приехал в Одессу снимать диплом и не мог не познакомиться с Кирой Георгиевной. Она только что закончила "Долгие проводы". Фильм Госкино СССР не принимало, требовало пере­делок и в конце концов закрыло. Это был удар, но мне казалось, что Кира была к этому готова. Она не пошла на компромисс, на сделку с совестью, оставаясь честным художником.

Муратова жила на Пролетарском бульваре, теперь — Француз­ском, в доме напротив киностудии. За ее домом находился наш "куряж" — так окрестил общежитие киностудии Марлен Хуциев, сни­мавший здесь в свое время "Весну на Заречной улице" и живший в этом общежитии.

Через "куряж" прошли ведущие мастера советского кино: Марлен Хуциев, Петр Тодоровский, Кира Муратова, Станислав Говорухин. Это режиссеры, а сколько побывало здесь актеров, операторов, художни­ков?! У каждого из них осталась память не только о "куряже", но прежде всего память о замечательном директоре Одесской киностудии Геннадии Пантелеевиче Збандуте, призвавшем всех нас под свои знамена, давшем каждому из нас путевку в большое кино, а мы, набравшись сил, разлетелись по всей стране.

Кира жила с дочерью и вела одинокий, затворнический образ жизни. В жизни скромный, тихий и мягкий человек. В работе — силь­ная, волевая женщина с несгибаемым характером. Об этом знала вся студия, и тем не менее все стремились попасть к ней в группу.

Кира прошла через все испытания "системы", все ее фильмы были закрыты. Когда совершилась перестройка, Муратовой дали первую "Нику", она вышла на сцену московского Дома кино и заплакала. Зал взорвался аплодисментами, все встали.

Кира тихо сказала:

— Я думала, умру и уже никогда не увижу своих фильмов!

Началась овация. Ее долго не отпускали со сцены. В зале тоже плакали. Кира спустилась в зал, села на крайнее место. И опять запла­кала.

Она никогда не была в Минске. Я позвонил в Одессу, пригласил ее приехать в Минск и показать свою новую картину.