Михаил Пташук - И плач, и слёзы... [Исповедь кинорежиссёра]

Все эти вопросы задавала мне Розалинда Сарторти, немка итальян­ское "разлива", профессор Свободного университета Западного Бер­лина. Она подошла ко мне после пресс-конференции.

— Я хотела бы пригласить вас в Западный Берлин,— сказала она, когда мы познакомились.— Хотела бы показать ваш фильм нашим студентам. Это очень интересная публика, они представляют Европу.

— Спасибо.

— Когда вы могли бы приехать?

Мне нравятся такие вопросы. Им кажется, что я могу в любой мо­мент купить билет и прилететь в Германию. А паспорт? А виза? А очереди в МИД? Им не понять, что мы с ночи занимаем очередь, чтобы через сутки попасть к чиновнику МИДа; в МИДе над тобой поиздеваются от души, заставят несколько раз переписать документы. Это наша социалистическая реальность, и Западу никогда не понять наш менталитет.

— Университет вышлет вам визу. Я работаю в Институте Восточ­ной Европы и занимаюсь проблемами советского кино.

— Вот как?

Я был приятно удивлен, что нами еще кто-то занимается.

— Что вас интересует?

— Постсоветское кино. Мы мало знаем, что сегодня происходит в белорусском кинематографе. Ваш фильм — приятная неожиданность для нас. Вы первый, кто так серьезно посмотрел на свою собственную историю. Вас примет вся Европа! Вас будуг знать!

Я не верил ее словам.

— Кого вы знаете из белорусских режиссеров?

— Виктора Турова. Его первые фильмы...

— "Через кладбище", "Я родом из детства",— напомнил я.

— Да, да! Мы мало кого приглашали из советских режиссеров в наш институт... Алексей Герман, Элем Климов...

— У нас много замечательных режиссеров.

— Я знаю.

Мы медленно шли по тихой улочке Котбуса.

— Я маленькой девочкой была в этом городе. Потом много лет жила в другой Германии. Не узнаю этот город. Люди другие! Ваша идеология сумела перестроить даже немцев!.. Я никогда не была в Минске. Только проездом, в берлинском поезде.

— В московском...

— В берлинском,— твердо сказала Розалинда,— Немцы не говорят московском — только берлинском. Я ничего не знаю о Белоруссии. Знаю только от своего отца, прошедшего всю войну, что немцы в долгу перед белорусами.

— Кто знает нашу историю, скажет вам, что не только немцы в долгу перед белорусами. Вся Европа! Немцы, французы, шведы, италь­янцы... Даже поляки, хотя мы близки с ними и по обычаям, и по языку.

У кирхи мы остановились, обменялись визитками.

— Должна вам сказать, что сегодня никто никому ничего не дол­жен. Европа сама построила свое счастье. Своим трудом! Никто так не работает, как европейцы! Я знаю, что вы не согласитесь со мной, но нашему народу всегда помогают политики. Мы мало верим им, но это правда. У вас другое мнение?

— Я не знаю ваших политиков, знаю своих. Они тоже заявляли, что живут ради своего народа!

— Хрущев обещал вам, что будете жить при коммунизме?

— А живете вы! — улыбнулся я.

Розалинда не сразу поняла, о чем я говорю.

— Нам коммунизм обещали, а живете при коммунизме вы,— пояс­нил я.

Розалинда рассмеялась.

— Упаси Бог!

Мы простились, и она пошла в кирху.

Эта прогулка по Котбусу и наш разговор с Розалиндой стал мости­ком для моих дальнейших связей с университетом Западного Берлина.

После Польши и Германии я поехал на кинофестиваль в Прагу. Это один из ведущих европейских фестивалей класса "А". Раньше он про­ходил в Карловых Варах, но в тот год его перенесли в Прагу. Организа­торами были чехи, а хозяевами — американцы. Они дали деньги, от­бирали фильмы в конкурсную программу, руководили всеми службами по организации. В жюри пригласили ведущих режиссеров мира из Англии, Австралии, Мексики, США, Германии и Италии. В конкурсную программу было отобрано восемнадцать фильмов из разных стран мира, в том числе и мой "Кооператив “Политбюро”".

С первого дня пребывания на фестивале я почувствовал особое отношение американцев. Началось с того, что ко мне подошел моло­дой человек в черном костюме и кипенно-белой рубашке и спросил по-английски:

— Вы — Пташук?

— Да.

Это был Джон Райн, директор программ с американской стороны.

— Как хорошо, что вы приехали!

Оказывается, за день до открытия фестиваля состоялась пресс-конференция, и на вопрос журналистов, какой фильм получит Гран-при "Золотой Голем", Джон Райн назвал мой "Кооператив “Политбю­ро”". Это была первая информация, которую я получил в день аккреди­тации. Она была опубликована во всех газетах Праги. Поэтому все девять дней фестиваля я был под особым наблюдением у журналистов. Не было практически дня, чтобы пресс-служба фестиваля не приглаша­ла меня на интервью.

Я смотрел все фильмы конкурсной программы. Одни мне нрави­лись больше, другие меньше, но все картины были сильные. Особенно китайская "Спелая трава". Когда я посмотрел ее, то понял, что Джон Райн ошибся. Я был уверен, что именно она получит "Золотой Голем". В ней было все: прекрасный сюжет, прекрасно сыгранные роли, пре­красное изображение и удивительная музыка. Она напоминала мне лучшие советские фильмы шестидесятых годов. Позже я узнал, что режиссер этого фильма — ученик педагога, который закончил наш ВГИК, в годы китайской культурной революции был посажен в тюрьму и после реабилитации выпустил первый набор режиссеров в Пекин­ской академии киноискусства. Режиссер "Спелой травы" сумел взять от своего учителя все лучшее, что дал ему наш ВГИК.

Во время показа "Кооператива..." зал Дворца искусств Праги был забит до отказа журналистами и гостями фестиваля. Столько же наро­ду собралось на следующий день во время пресс-конференции.

Задавали те же вопросы, что в Германии и Польше, но одна болгар­ка спросила:

— Я видела ваш фильм в Германии. Почему вы участвуете в праж­ском фестивале, когда по статусу фестиваля класса "А" фильм не имеет права вторично участвовать в конкурсной программе?

Это был гром среди ясного неба! В зале зашумели, а потом насту­пила гнетущая тишина: все ждали, что я отвечу.

— Картина не была в конкурсе фестиваля в Германии, — сказал я. — Если вы были на фестивале, то должны помнить, что моим филь­мом открывался фестиваль "Молодое кино Европы". По своему возрас­ту я уже не могу быть участником молодежного фестиваля Европы.

Мне не поверили. Не успел я вернуться в отель, как раздался звонок, директор фестиваля сказал, что со мной хочет встретиться Джон Райн. Я сел в машину, и меня привезли во Дворец искусств Праги.

— Это правда, господин Пташук, что ваш фильм уже участвовал в конкурсной программе фестиваля в Германии? — спросил Джон Райн.

В кабинете Джона было много народу — руководители всех служб фестиваля — как чехи, так и американцы.

— Им открывался фестиваль "Молодое кино Европы", но в конкурсной программе его не было,— ответил я.