Михаил Пташук - И плач, и слёзы... [Исповедь кинорежиссёра]

Мы еще раз чокнулись, и в этот момент вошел Никита Михалков. В рамках фестиваля проводилась ретроспектива его фильмов. Он сразу налил бокал шампанского и подошел к нам с Джоном.

— Я поздравляю тебя!

Мы обнялись и трижды поцеловались.

— Спасибо!

Мы знаем друг друга со Щукинского училища, учились на парал­лельных курсах: он на актерском, я на режиссерском факультетах. Он всех знал, и все знали его. Он вел себя легко, шутил, балагурил, подли­вал шампанское женщинам, всех подкалывал. Для меня он оставался таким, каким я знал его раньше.

— Джон! — он обратился к Джону Райну на "ты".— Почему ты не сдержал свое слово: обещал белорусу первое место, а дал второе? Ты же американец! Держи честь нации! А ты? — Никита легко говорил по-английски и тут же мне переводил.— Нехорошо! Ты подорвал автори­тет американцев в Европе! Россия вам этого не простит!

Джон Райн опешил от напора Никиты Михалкова.

— Оказывается, американцам нельзя верить,— продолжал Ни­кита, вовлекая в свою игру всех присутствующих.— Вы говорите одно — делаете другое. Мой брат уже давно это понял. И я ему верю.

— Ты плохо знаешь Америку,— сказал Джон Райн.

— Зато хорошо знаю Россию. Если русский говорит "да" — да. Если он говорит "нет" — это нет. Я понимаю, что вам всего двести лет, а Россия имеет тысячелетнюю историю. Верю, что вы еще дорастете до нас,— спикировал Никита Михалков и снова налил шампанского — мне, Джону Райну и себе.— Если серьезно, то достойны две картины: китайская и белорусская. Но индусу я не прощу!

— Почему? — спросил я.

— Его голос решил судьбу китайцев.

— Но голосование же было тайным.

— О чем ты говоришь! К трем часам ночи европейцы уже ничего не соображали, перепутали, где Китай и где Белоруссия. Европейцы в это время спят, а китайцы и индусы просыпаются, полные сил и энергии. Потом не забывай, у них одна религия.

— Какое отношение имеет религия к призам?

— Ого-го! Ты плохо знаешь этот мир! Если бы в жюри были мусульмане, а вместо твоей картины была картина из Пакистана, они все голосовали бы за Пакистан. Это я уже давно понял, поэтому никогда не езжу на их фестивали. Для нас с тобой один фестиваль - Канны

— Кто не мечтает о Каннах...

— Вот они! — воскликнул Никита Михалков и указал на Джона Райна.— Думаешь, им нужны Канны?

— Я не знаю режиссера, не мечтающего о Каннах,— сказал Джон Райн.

— Чепуха! Девяносто девять процентов вашей продукции не нуж­ны Каннам.— Никита был в раже, он носился по всей комнате, широко размахивая руками.— Вам нужны деньги! Вы испортили Европу!

— И Россию тоже!

— Ну, это мы еще посмотрим! Пусть никому не кажется, что Россию можно испортить или подмять под себя. Русский медведь рано или поздно проснется.

Через несколько лет Никита Михалков получит "Золотую пальмо­вую ветвь" в Каннах и "Оскара" в Америке, а тогда в Праге он мечтал об этих наградах и достойно шел к мировому признанию.

Став председателем Союза кинематографистов России, он оказал­ся изгоем в своем родном доме. Михалков не получил ни одной награ­ды в России.

На церемонии вручения призов фестиваля Никите Михалкову вру­чили "Золотой Голем" за вклад в европейский кинематограф. Такой же приз был вручен Американской академии киноискусства, и только потом на сцену вышел председатель жюри, известный английский режиссер Карел Райз.

Зал замер, все ждали решения жюри.

— Я не знаю этой страны! — услышал я в наушниках голос пере­водчика.— Никогда не думал, что в этой маленькой стране есть пре­красный кинематограф! Я был приятно удивлен. Еще больше был удив­лен фильмом. С первого показа он не отпускал меня, и я стал думать о маленьком народе, для которого XX век стал тюрьмой.

Я прилип к креслу.

— Жюри единогласно присудило фильму "Кооператив “Политбю­ро”" вторую премию фестиваля. Специальный приз жюри вручается режиссеру Михаилу Пташуку. Республика Беларусь.

Я не бежал — летел через огромный зал Дворца на сцену. Карел Райз вручил мне золотую статуэтку "Золотого Голема", и я подошел к микрофону. Все слова, приготовленные заранее, вылетели из головы.

Я не видел зала, не видел глаз людей — только вспышки фотока­мер и слышал тишину зала. Я подбирал слова, знал, что в зале сидит Никита Михалков, и чувствовал перед ним свою ответственность.

— Я благодарю директора фестиваля Джона Райна за то, что мой фильм был включен в конкурсную программу фестиваля. Я благодарен жюри за высокую оценку фильма. Я благодарю вас, господин Райз, за эту награду.

Я уже не волновался. Я знаю себя — стоит начать и волнение уходит, работают только мозги, голос становится грудным и низким.

- Для белорусов Прага всегда была счастливым городом. Отсюда начиналась наша культура. Четыре века назад пражский университет закончил первый белорусский просветитель Франтишек Скорина. Он принес моему народу слово Божье, перевел на белорусский язык Библию.

Больше я ничего не помню, только вспышки фотокамер и апло­дисменты зала. Потом нас повезли на прием к президенту Вацлаву Гавелу. В 1987 году в этом же Испанском зале состоялся прием по случаю открытия Дней советского кино в Чехословакии, посвященных 70-летию Советской власти. Я вспомнил выступление Жени Григорь­ева, сравнил с тем, как чувствовал себя я теперь, и понял, что это уже другая страна.

После приема в саду президентского Дворца были накрыты столы, и там мы гуляли до самого утра. Я уже не помню, сколько было выпито шампанского, сколько состоялось знакомств и встреч.

Я встретил ее в саду случайно. Оглянулся и поймал на себе взгляд — это была Вера Хитилова, та самая Вера Хитилова, защищавшая мой "Знак беды" от секретаря парторганизации советского посольства в 1987 году. Я узнал ее и бросился навстречу.

— Вы помните?.. 1987 год...

— И вас, и ваш "Знак беды" помню...

Вера Хитилова — легенда чешского кино. Это наш Андрей Тарков­ский в Чехии. При коммунистах она была изгоем, ей запрещали сни­мать, но правдами и неправдами она снимала, и каждый ее фильм становился событием в мировом кинематографе.

— Поздравляю вас! Я много слышала о вашем фильме!

Мы чокнулись и выпили.

— Я не видела китайской картины, но моя подруга говорит, что она достойна Гран-при.— Вера Хитилова говорила с сильным акцен­том, подбирая слова,— Вам не обидны мои слова?

— Нет.

— Не знаю, как вы, а я страшно не люблю быть второй. Для меня это проигрыш. Лучше ничего не получить!

Я был подавлен и не знал, о чем с ней говорить.

— У меня сегодня ужасное насгроение. А знаете почему? Я не люблю счастливых людей. Мне интересно, когда я сама создаю свое счастье на экране и оно нравится другим. Парадокс, но это правда.

Вот она, правда талантливого художника!