Сергей Чевгун - Спина с печатью. Записки поседевшего

Я, конечно, не ангел, хотя крылья ещё шевелятся. Но как-то слабо – выше третьего этажа уже не взлетаю. А раньше, раньше…

Однажды, помню, в чужое окно залетел. А там один поэт как раз чай разливал. Вместе и выпили. Он мне свои стихи почитал, а я ему пару абзацев из рассказа «Морок» наизусть процитировал. В общем, в расчёте.

А стихи были чудо как хороши! Да вот же, как сейчас помню:

На этом месте я, помню, натурально всплакнул. Как представил читателя c шилом и мылом, так ничего с собой поделать не смог. Разве что крылом горючую слезу вытер. И совершенно напрасно: мои мучения на этом не закончились.

Я, повторяю, не ангел, но помню, что вылетел от поэта резвее весенней ласточки. Сделал пару прощальных кругов над домом и полетел к себе в жаркие края…

С тех пор с поэтом я больше не встречаюсь. Ну, разве что иногда открою какой-нибудь толстый журнал, выхвачу со страницы что-нибудь вроде этих, извините, стихов:

…короче, выхвачу со страницы что-нибудь вроде этого – и сразу мысль в голове: жив, курилка!

Хотя, может быть, это не он, может, это кто-то другой пытается из литературного мыла поэзию лепить. Нынче много таких!

И ведь лепят же… И ведь печатаются…

Тому лет сорок назад работал я санитаром в психиатрической больнице. Работёнка так себе, хуже дворника, зато контингент как на подбор – от изобретателя пуленепробиваемых очков до бухгалтера, впавшего в гебефренический синдром по случаю внеплановой растраты. Среди прочих, лежал в палате №22 один пациент. Лежал – и бормотал с утра до вечера что-то вроде:

Тот ещё был, простите меня, пациент! Слава богу, что вылечили.

Жизнь, однако, показывает, что излечивается далеко не каждый. Иначе откуда, как не из давней больничной палаты, занесло на один из продвинутых литературных сайтов такие, с позволения сказать, стихи:

Наверное, я чего-то не понимаю. Типа, не догоняю. А заодно уж и не въезжаю в современный литературный процесс, в котором правят бал хронические графоманы. Правда, себя таковыми они не считают. Зато охотно рассуждают про эксперименты со словом и прочую псевдолитературную шелуху. И что удивительно, находятся сайты, которые эту шелуху публикуют.

«Общедоступность моих стихов не только меня устраивает, но и льстит мне», – скромно замечает автор стихотворного звона. Ну что тут скажешь? О temporа! O mores!

Как-то сразу Николай Васильевич на ум идёт:

«А знаете ли, что у алжирского дея под самым носом шишка?..»

А не воспарить ли нам, граждане, к горним высотам? Давайте попробуем. Сейчас журнальчик какой-нибудь толстый перелистаем… вот, кажется, что-то в рифму. Ну, что, начнём воспарять?

Воспарили? Что, ледяные пузыри мешают? И с Мицелием проблемы? Ну, извините, не я эти стихи писал. Не я их в журнале печатал.

Может быть, что-нибудь вроде этого подойдёт?

Что, и теперь не воспарили? Собак испугались?.. Ладно, так уж и быть, последняя попытка.

Итак:

Стоп, стоп! Падать в обморок мы не уговаривались. Вы – что, пятиугольных лиц никогда не видели? А вот поэт N., представьте себе, одно такое разглядел. И тут же о нём написал. А журнал, естественно, напечатал.

Кстати, у самого «толстого» в стране журнала, опубликовавшего ледяные пузыри вперемешку с пятиугольным лицом и зелёными волосами, проблем со стихами нет. «Отдел поэзии и так завален подборками, печатать которые, по крайней мере, «не стыдно», – скромно замечает редактор. И продолжает: «Если в российских библиотеках не будет толстых литературных журналов (а их там практически нет), то и толстых журналов не будет». Не иначе как на государственную помощь редактор намекает. Но возникает законный вопрос: а помощь-то за что?

Мицелий с пузырями – это поэзия? Качественный выброс душевной энергии? Шедевр русской лирики, достойный «толстого» издания?

Скажите, граждане, честно: вы этот журнал купили бы?

Сдаётся мне: здесь не «аллилуйя!», здесь впору «караул!» кричать.

Вот ещё одна тема из тех, о которых стыдливо умалчивает наша критика: тема жалости как литературный прием. Сдаётся мне, у большинства поэтов слово «жалость» ассоциируется с гениальностью: типа, чем горше поэт про себя расскажет, тем больше читателей обретёт.

Они же ранимые, эти поэты, их же любой обидеть может. Какой-нибудь самодержец, например. Или случайный прохожий. Любимая женщина (это уж как водится). Даже птичка, и та норовит поэта непременно в темечко клюнуть.

Ну, а критики, те вообще… Звери, ей-ей! Так что не жизнь у поэтов, а натуральная Голгофа. И даже без креста. Трудно в такой ситуации над собой, любимым, не поплакать.

И пока современники хлеб и детей растят, поэты жалость в стихах выращивают. Уж такие поэты несчастные, судьбой-злодейкой обиженные, что прямо упасть – и застрелиться. Не дожидаясь, пока дежурный Мартынов у пистолета курок взведёт.

Заглянул я как-то днями на один из литературных сайтов, коих так много развелось в интернете. Не важно, какой у него логотип и откуда фамилия владельца. Даже имена поэтов, и те ни к чему. Дело не в именах – в рыданиях. Хотя и на разные голоса, но на одну и ту же жалостливую ноту.