Журнал «Пионер» - Пионер, 1939 № 12 Декабрь

И меня, старика, часто посылали на помощь другим заводам. Кто-то назвал мена в шутку «доктором доменных печей».

Первый выезд у меня был на завод имени Ворошилова. Позвонил директор и сказал, что, по распоряжению товарища Серго, я должен выехать в Алчевск, чтобы помочь там «вылечить» доменную печь. В Алчевске я застал целый консилиум ученых-доменщиков во главе с моим старым знакомым инженером Луговцевым.

Он обрадовался мне и сказал:

- Пойдемте, Иван Григорьевич, посмотрим доменную печь, дело исключительно сложное. Мы сидим около нее целую неделю и не можем разобраться.

Я посмотрел. Печь механизированная. американского типа, такой же величины, как и наша макеевская. Долго я лазил по всем закоулкам. Будто бы все в порядке. Что за чорт! Решил полезть в самое пекло, в аппарат «Гризли», это там, где кокс сортируется. Полез туда в яму, сразу стал как трубочист черный, смотрю: решотка, на которой кокс просеивается, слишком наклонно стоит и куски кокса ссыпаются прямо в бункер. «Вот оно в чем дело, - решил я. - Вот почему печь болеет». И пошел в гостиницу мыться. Навстречу Луговцев:

- Ну, как Иван Григорьевич, что-нибудь нашел?

- Нашел.

- Что?

- Собирай, Максим Власович, свою комиссию, я сначала вас послушаю, а потом сам скажу.

После обеда собралась комиссия. Стали все высказывать свои мнения. Один говорит, что внутри печи образовался холод-. вый столб и нужно его разогреть. Другой говорит, что все дело в химическом составе шлаков. Потом выступает третий, четвертый. Дошла очередь и до меня. Я говорю:

- Завтра же эта печь у меня даст не 50 тонн, а 500 или 600.

- Как так, почему?

- Там всего-навсего аппарат «Гризли» надо немного подправить.

Со мной не соглашаются. Что же, пусть не соглашаются. А назавтра взялись за «Гризли», дали правильный наклон решотке, и на следующий же день печь выдала 530 тонн.

В декабре 1934 года ко мне на квартиру позвонил заместитель директора и сказал, чтобы я сейчас же собирался ехать в Москву. Туда едет от завода целая делегация.

Дочь моя Клава жила в Москве. И я прямо с вокзала поехал к ней. Постучался и услышал, как она сказала за дверью:

- Это папа.

Она знает мой стук. У нее уже сидели Павел, который приехал из Днепропетровска, и Николай.

Пришли мы в наркомат, и там нам сказали, чтобы все собрались вечером в половине шестого. Говорили, что поедем в Кремль. Настроение у всех было приподнятое. Чувствовали, что нам, съехавшимся в Москву со всех металлургических заводов, предстоит в этот вечер что-то особенное.

«Неужели там будет Сталин?» - думал я. Мне как-то не верилось, что я увижу Сталина.

К половине шестого пришли в наркомат. Там, на площади, стояло много машин.

Они были приготовлены для нас. Разместились по машинам и поехали в Кремль. Через Спасские ворота проехали к зданию Совнаркома. Там я никогда не бывал. Подымаюсь по лестнице и все кругом разглядываю, все хочется заметить: и светящиеся часы, и лепку на стенах, и двери вдоль коридора, на которых висят таблички с фамилиями членов правительства.

Зашли в зал заседаний Совнаркома. Расселись, ждем. Между собой переговариваемся. Вдруг все стихло. Я обернулся и увидел, что дверь открылась и в зал вошел товарищ Сталин. За ним показались товарищи Молотов и Орджоникидзе. Они шли вдоль столов, а мы все стояли и хлопали, хлопали, выражая этим свои чувства, свое счастье, свой восторг.

Товарищ Сталин улыбнулся и поднял руку, чтобы мы перестали аплодировать. Но мы не переставали и стали хлопать еще сильнее. Наконец, в зале стало тихо. Товарищ Серго сел на председательское место и начал было открывать собрание, а потом прервал сам себя на полуслове:

- Что же я сел на чужое место. Здесь председатель Совнаркома…

И уступает место товарищу Молотову. А товарищ Молотов отвечает:

- Твои металлурги - тебе и председателем быть.

- Они такие же твои, как и мои. Все-таки председателем сел товарищ

Молотов. Никакой речи он не говорил, а сразу спросил:

- Кто, товарищи, хочет взять слово? Все молчат. Он еще раз спросил. Тогда

поднялся наш главный инженер Бардин. Он сначала смотрел вниз, смущался, но говорил прямо и откровенно. Он сказал, что долгое время не верил в большевистские планы. Ему казалось, что большевики не создадут могучей промышленности. А теперь у него сомнений нет. Он, старый беспартийный инженер, должен сказать, что большевики поступали правильно, поступали революционно, от начала до конца. И, подняв голову, обращаясь к товарищу Сталину, Бардин сказал, что Сталин и партия совершили революцию и в его душе, в душе старого беспартийного специалиста.

Закончив, Бардин сел.

Товарищ Молотов опять спросил, кто хочет говорить. И опять все молчат. Тогда поднялся товарищ Сталин:

- Придется, видно, мне сказать.

Он начал с ответа на слова Бардина. Он сказал, что все победы Советской страны нельзя приписать лишь партии, что наши успехи завоеваны также усилиями таких честных беспартийных тружеников, как Бардин и другие. Говорил он спокойно, негромко, с ласковой улыбкой, с шутками. Он говорил, что когда начали строить новые заводы, то задумались: что делать раньше, людей ли посылать заграницу, чтобы они там учились, или покупать заграницей оборудование, ставить на новые заводы и учиться - пусть с ошибками, с поломками, с авариями. Решили скорее строить, не бояться. Так сделали и не ошиблись. Вышло хорошо.

Я слушал Сталина и вспоминал, как мы мучились в Макеевке и как легко стало работать потом, и от всей души соглашался с каждым словом товарища Сталина.

Затем он говорил о молодых кадрах, о том, что мы должны воспитывать людей так, как садовник растит свой любимый сад.

Одет он был очень просто: в тужурку из серого коверкота, в такие же брюки.

В черных волосах была заметна небольшая проседь.

После его речи наше собрание стало совсем другим. В президиум посыпались записки, каждый просил слово, всем захотелось выступить.

Сталин внимательно слушал всех, кто говорил. Он часто поднимался с места и медленно прохаживался, покуривая трубку.

Наше собрание закончилось поздно ночью. Когда народ поднялся и стал выходить, меня подозвал Серго, взял под руку и подвел к товарищу Сталину:

- Вот, товарищ Сталин, это товарищ Коробов, металлург-доменщик. Он работает в Макеевке с основания завода. У него три сына - металлурги. Старший в Днепропетровске начальником доменного цеха и еще два доменщика.

Товарищ Сталин пожал мне руку - рука у него сильная, крепкая - и сказал: