Журнал «Пионер» - Пионер, 1939 № 12 Декабрь

Генерал-губернатор был верховным хозяином Москвы. Рядом с ним работала Московская городская дума, ведающая хозяйством города. О ней газеты сплошь и рядом писали:

«В Москве - самоуправление. Город сам из среды своих граждан выбирает лучших и достойнейших- И эти лучшие выборные от народа заседают в Московской городской думе».

Газеты лгали. О дне выборов в думу Москва не знала. На улицах не было ни песен, ни оживления, ни цветов - был обычный, будничный день. Потому что из миллиона с лишним москвичей только 9431 человек были признаны «достойными» выбирать в городскую думу в 1912 году. И только 3176 человек опустили свои бюллетени в избирательные урны. Из каждой тысячи москвичей 998 никакого отношения к выборам не имели.

Каждый из выборных в думу тоже был по-своему знаменит: один владел фабриками, второй - домами, третий, наконец, был хозяином трактиров и воровских притонов, подобно другу генерал-губернатора. Ивану Кулакову. Всех их объединяла звериная жажда личной наживы и бесконечное равнодушие к городу.

Недаром на вопрос о том, с какой мыслью о городском хозяйстве встречал! новый год исполняющий обязанности городского головы В. Д. Брянский, тот ответил:

- Никакой мысли не было.

Недаром в «Известиях городской думы» за 1903 год стояло:

«Никаких общих вопросов, связанных с благоустройством города, в Городской» думе 1902 - 1903 гг. не возбуждалось».

Главной заповедью «отцов города» была старая английская поговорка: «Мой-дом - моя крепость».

Любой палисадник каждого из них превращался в неприступную стену, лишь только речь заходила об общем благе. Каждый думал о своем доме, и все вместе были равнодушны к городу.

О шинах и собачьих ошейниках

Старая, купеческая Москва была грязной, неустроенной. Рядом с прекрасными творениями прославленных зодчих в центре города стоили купеческие лабазы. Между большими каменными зданиям» скромно прятался ветхий деревянный домишко. Бок о бок с модным магазином далеко на тротуар назойливо вылезала пивная. Заслоняя соседей, гордо высились. казенные дома - казармы с колоннадами и с царскими орлами на фронтонах.

В центре Москвы было море булыги. А. на окраинах, где жили ремесленники, мастеровые, рабочие, после дождя стояла непролазная грязь. И в московской газете за 1909 год можно было прочесть короткую, но страшную заметку:

«В дождливую осень и ранней весной грязь на Бутырском проезде настолько велика, что покойников приходится переносить через забор, минуя улицу».

И вот по этой-то грязной, колдобинной Москве люди, жившие на окраинах, ходили пешком.

Им не на чем было ехать.

Трамвай - самый дешовый способ передвижения - на окраины обычно не заходил.

Оставались извозчики. В 1912 году их было в Москве 18 тысяч. Но на окраины извозчик не заезжал: там сплошь и рядом не хватало даже пятака, чтобы заплатить за трамвай. И рабочий люд в старой Москве шагал пешком.

Да ему и некуда было ехать. Внутри бульварного кольца лежал чужой, враждебный город: каменные львы у подъездов дворянских особняков, «благородные собрания», банки, дорогие магазины. В купеческой Москве из каждых 10 человек только 5 ежедневно пользовались по одному разу услугами городского транспорта. Остальные терпеливо месили грязь или волей-неволей довольствовались своим двором и своей грязной улицей-

Но об этом не думала городская дума. В лучшем случае ее беспокоил центр: здесь жили богачи, здесь жили ее избиратели.

В центре тоже была грязь. И были богатые экипажи на резиновом ходу. Быстро проезжая по улицам, экипажи обрызгивали грязью обывателей. Обыватели роптали: больше 5 тысяч возмущенных заявлений было послано в думу. И дума, наконец, собралась решить «шинный вопрос».

Казалось бы, самое простое - уничтожить грязь на московских улицах. Но это было не под силу городской думе. Не смела покуситься она и на резиновые шины: большинство гласных имело подобные выезды. И вот дума, заботясь «о пользах и нуждах общественных», поручила «специальной думской комиссии по шинному вопросу» решить сложную задачу: сохранив уличную грязь и резиновые шины, помирить московских обывателей с новыми экипажами.

Стояла весна 1904 года. Русско-японская война была в разгаре. Эскадра адмирала Рожественекого подходила к Цусиме. Бастовали московские рабочие. Нарастала революция. А на повестке заседания Московской городской думы - единственный вопрос: «О собачьих ошейниках».

Два часа подряд один за другим выходили на трибуну «отцы города» и страстно обсуждали вопрос: достаточно ли для собак одного ошейника или необходимо прибавить к нему цепочку?

Не придя к единому решению, усталые градоправители разъехались по домам…

Город перекраивается заново

После Великого Октября старые «отцы города» и те, кто их выбирал: купцы, трактирщики, банкиры, «люди без определенных занятий», - "были навсегда выброшены из Москвы. На их место пришли новые люди - те, о ком вот уже много лет подряд говорят бесчисленные объявления, что висят в Москве у заводских ворот, на лесах строек, у подъездов учреждений. Наверху каждого из этих объявлений крупно выведено слово «требуются», а внизу стоит перечень всех профессий, которые только знает мир: инженеры и машинистки, бухгалтеры и механики, сталевары и плотники, учителя и фрезеровщики… Каждый день Москва впитывала в себя тысячи новых работников. Уже давно проклятое слово «безработица» стало чужим, незнакомым Москве словом. И если в 1913 году в Москве ежедневно выходили на работу 711 тысяч рабочих и служащих, то в 1938 году это число дошло до 2300 тысяч.

В старой Москве стало тесно. И не только потому, что население с полутора миллионов выросло до 4 миллионов. Главная причина была другая.

Новый москвич был требователен. Он не желал жить в подвальной каморке. Он не мирился с керосиновой лампой. Он хо тел иметь вдоволь вкусной, чистой, прозрачной воды. Он страстно рвался к ученью - к школе, книге, театру, музею. И Москва с ее куцым хозяйством, оставленным в наследство старыми равнодушными хозяевами, оказалась для новых москвичей тесной, неуклюжей, бедной.