ПИОНЕР - 1949 АПРЕЛЬ 4

- Однако сам работай, а я посижу, - Опока говорит.

Рассердился Кэдэ.

- Прогоню тебя отсюда! - кричит. Прошёл день, утро пришло. Кэдэ смотрит на море.

Ещё день прошёл. Только как новый месяц народился, гости пришли.

Кэдэ меха отдал, гости табаку дали, спирту дали. А когда стали обратно уплывать, самый толстый крикнул:

- Кэдэ - хороший человек! Самым богатым в тайге будешь.

Кэдэ старается: возит пушнину к морю, спаивает всех спиртом. В стойбищах здоровых людей совсем мало остаётся. А Опока всё молчит и молчит, седому На-му на грудь поглядывает.

- Скоро тебя, упрямый, «верхний дух» возьмёт. Лучше берись за работу, трудись на меня, - говорит Опоке Кэдэ.

- Не хочу, - Опока отвечает.

Рассердился Кэдэ. Сломал юрту старика, раскидал камни очага. Сидит Опока на голой земле, а с моря глаз не спускает.

Очень много ночей и дней просидел на камне старик, но чего ждал, то пришло. Седой Нам принёс на «тур-илэнг» счастье.

Поднялось солнце яркое. Пришёл корабль большой, какого Кэдэ ещё не видел. Только тот корабль гостей не к кулаку привёз, а к старому Опоке, - друзей добрых, богатырями Лениным и Сталиным посланных.

- Здравствуй, старичок! - ласково сказали.

- Здравствуйте! - Опока ответил.

- Приехали мы с далёкими охотниками породниться, - говорят. - Привезли хлеб да соль и русскую дружбу нерушимую.

Стали гости дом строить, а над ним красный флаг подняли. Взяв топор, Опока за работу принялся. Пушнину заставили Кэдэ на советскую факторию сдать, а с фактории охотники много хлеба и товаров хороших в тайгу увезли.

Заплакал старый Опока от радости и, сев на камень, сказал:

- Спасибо тебе, Нам, за русских друзей!

Живёт теперь старый Опока да добра наживает. Сухая земля совсем не сухой стала. Потому и растёт на нашем советском берегу не морская, а белокочанная капуста да сочный помидор.

Вот какой золотой власти старый Опока дождался!

Из фольклорной тетради Наташи Слепцовой.

Вася Винокуров,

ученик нелемнской школы

Берег Охотского моря далёк

От стен красавца Кремля,

Но связан Советский Дальний Восток

С сердцем страны всегда.

И знает тайга, кто большой человек,

Чей разум глубок, как моря,

Кто сделал счастливым наш солнечный век,

Чьим именем песня полна.

Я знаю: солнце для всех одно,

Всех ярче наша звезда.

Сталин - великое имя его,

Сталин - моя звезда!

- Ну, дочь, как учишься, как живешь'/

- Живу хорошо. В интернате. Там светлые окна, совсем не такие, как в юрте. На моей постели одеяло, никто не лежит на шкуре оленя. После уроков бегаем на речку, катаемся на санках. Есть у нас интересные игры.

- Что ты кушаешь?

- Я кушаю булку, а ещё сахар, пью молоко и намазываю на хлеб масло. Мы теперь совсем забыли вкус сушёной юколы и сырого оленьего мяса.

- Какие поёшь песни, дочь?

- Я пою песни о Сталине; пою о людях, которые летают по небу и плавают по морям.

- Когда вернёшься из школы, споёшь нам эти песни?

- Песни спою, только из школы не скоро вернусь.

- Почему же не скоро?

- Потому, что кончу школу одну, поеду на оленях в другую, оттуда поплыву па пароходе и поеду на поезде в третью. Я вернусь в тайгу, когда выучусь и буду много знать. От знаний, говорят, в тайге прибавится света.

Записано ученицей Марией Фроловой.

Исполняли в лицах участники школьной самодеятельности М. Фролова и Спиридонов.

Рис. Н. Цейтлина

Просыпается Ляля на берегу. Под головой у неё вместо подушки шапка-зюйдвестка, вместо простыни - жёлтый-жёлтый, мягкий-мягкий песок.

Пахнет солёной водой, тёплым дымом, жареной рыбой.

Ляля садится в песке и оглядывается: прямо на берегу, под открытым небом, стоит большая плита. Она сложена из дикого камня и вымазана извёсткой. Огонь в плите так и бушует, только его почти не видно, потому что он словно выгорел от солнышка.

Возле плиты стоит какая-то женщина в большом клеёнчатом фартуке и в такой же косыночке, как у бабушки. Должно быть, она кухарка. Кухаркины руки блестят от жира. Она поминутно встряхивает огромную сковородку, и от этого какая-то широкобокая рыбина так и пляшет в шипящем жиру.

- Степанёк! Не зевай!… - командует кухарка. - Надежда, жиру!

Какой-то маленький мальчик, с круглой, как шар, бритой головой и дочерна загорелыми босыми ногами, пыхтя, подтаскивает к плите охапку камышей и запихивает их в топку.

Огонь ревёт, и целое облако дыма вырывается из белой трубы над плитой.

- Степанёк, поднеси-ка тёте Моте жиру! - кричит с берега чей-то звонкий голос.

Ляля оборачивается и видит, что на самом берегу сидит на корточках другая женщина. Справа и слева от неё лежат в песке две горки рыбы. Рыбачка хватает рыбину слева, быстро-быстро скоблит её острым большим ножом так, что чешуя брызгами сыплется вокруг. Поскобливши рыбу, она вспарывает ей брюшко, полощет прямо в море и кидает направо. Куски жёлтого рыбьего жира она бережно кладёт в отдельную мисочку. Рыбы так и перелетают слева направо, слева направо.

Степанёк подхватывает мисочку и бегом несёт её кухарке.

Но тут из-за камня медленно выходит чёрная гладкая кошка с рыбкой в зубах. Почуяв жир, она бросает рыбу, подходит к Степань-ку и, поднявшись на задние лапки, тянется передними к мисочке.

- Ах, чтоб ты пропала! - говорит Степанёк, но сейчас же нагибается к кошке и подаёт ей самый большой кусок жиру.

- А где бабушка? - спрашивает Ляля.

- А куда ей деваться? В море, - отвечает кухарка. - Котёл пошла выбирать.

- Котёл - из моря?!.

- Не с плиты же, - говорит кухарка. - Может, косячок какой попадётся, так рыбки тебе привезут хорошенькой. Степанёк, не зевай! Надежда, жиру!…

Степанёк опять подкладывает в топку камыш и бежит на берег за жиром.

Ляля стоит у плиты, переминаясь с ноги на ногу, и зевает.

- Что, не проспалась? - спрашивает кухарка.

- Проспалась, - говорит Ляля.

- Может, кушать охота?

- Нет, неохота, - говорит Ляля.

- Ну, коли просто соскучилась, - так бабка велела стан тебе показать. Степанёк, покажи-ка девушке стан.