Александр Петрашкевич - Избранное

В а л ь т е р. И наша святая задача и обязанность — не поддаться всеобщему психозу, сохранить трезвость разума и чувства. Выжить в этой войне. Взять от нее все, что она может дать. А она сулит нам весь мир. (Тихо.) Так стоит ли умирать даже за фюрера?

К л а у с (опешив) . Ты осмеливаешься…

В а л ь т е р (перебивает) . Не надо идеализировать фюрера, по крайней мере нам, Кругерам. Когда Адольф Шикльгрубер только начинал, рейхсканцлер Гинденбург как-то заметил, что этого богемского ефрейтора можно сделать в лучшем случае генеральным почтмейстером. Но Гитлер оказался человеком инстинкта. Он определил, что нужно мещанину, доказал бюргеру и лавочнику, что умеет быть их главарем. С «трибун» пивных он успешно сбывал обывателю сумасбродные идеи, что приходили ему в голову. И мы поддержали его.

К л а у с. Фюрер нации выше критики для всякого немца! Это — заповедь…

В а л ь т е р. Ты — Кругер, а не всякий немец. Для всякого — безусловно заповедь!

К л а у с (растерянно) . Прости, но я…

В а л ь т е р. Есть идеология для элиты, и есть идеология для массового пользования.

К л а у с. И все же…

В а л ь т е р. Кто рожден для господства, может и должен использовать массу, но при этом презирать ее. Потому что трусость и ограниченность массы беспредельны.

К л а у с. Против этого я не возражаю, но относительно идеализации фюрера хотел бы…

В а л ь т е р. Изволь… Мы, элита нации, с самого начала поняли Гитлера таким, каким он есть. Нам были известны его трусость, истеричность, авантюризм, автоматический хамелеонизм и все прочее, вплоть до сексуальной неполноценности. Но мы знали о его зоологической ненависти к марксизму, и мы дали ему точку опоры. Его намерения перевернуть мир и завладеть им совпали с нашими. Мы оплатили, а Гитлер дал действие бюргеру, лавочнику и тем, кого марксисты называют люмпенпролетариатом. А немцы — пауки в банке. Война для них — лучший путь к благодати. Гитлер это уловил. Он сделал нацизм формой коллективного психоза. Он возвысил немецкого обывателя и оглушил барабанным боем, напялил каску на его дубовую башку. И вот — мы ехали сюда в эшелоне, который вез в Москву гранитные плиты грандиозного памятника нашей победы. Более того (вынимает из нагрудного кармана мундира конверт) , на парад победы, который в ближайшие недели состоится в Москве, фюрер приглашает не только меня и мать, но и тебя. (Передает Клаусу конверт.)

К л а у с (взглянув на приглашение, приходит в восторг) . Невероятно!.. Невероятно!.. Отец! Мутти! Это невероятно!.. (Обнимает Вальтера, затем Берту.)

Б е р т а (вытирая набежавшую слезу) . Если бы не эта радость, я не перенесла бы смерти Гансика.

В а л ь т е р. Фюрер просит рассматривать это приглашение и знаки воинской доблести, которые он лично вручит рыцарям рейха перед парадом, как большой аванс…

К л а у с. Ты опять интригуешь меня, мой генерал…

В а л ь т е р. Тебе и твоему поколению, мой мальчик, суждено запрячься в германский плуг, который проложит борозду от Шпрее до Урала, а если бог даст, то и до Амура.

К л а у с. Опять загадка…

Б е р т а. Если бы здесь был гросфатер Хайнц, он бы сказал: орлы мух не ловят, а львы мышей не душат. Вот так, мой мальчик…

К л а у с (взмолясь) . Мутти, мальчику надоела игра в прятки…

В а л ь т е р. Я перевел тебя из надзирателей в преторианскую гвардию фюрера…

К л а у с (подтягивается) . Мой генерал, молю — точнее!

В а л ь т е р. В отборный отряд долгосрочной службы для выполнения спецпрограммы нацистской партии на Востоке. Твоя должность — комендант первого из сорока опорных эсэсовских городов, которые мы построим на костях и пепле недочеловеков. Твое звание — оберштурмбанфюрер С С.

Б е р т а (достает из чемодана черный мундир эсэсовца) . Этот мундир передает тебе сам шеф СС.

Клаус надевает мундир. Родители обнимают и целуют его.

Входит Г а н с с бутылками вина.

Г а н с (ставит бутылки на стол) . Мой генерал, разрешите обратиться к оберштурмбанфюреру!

В а л ь т е р (удивленно). Обращайтесь, Ганс.

Г а н с. Охраной гарнизона задержана подозрительная особа.

К л а у с. Чем же она подозрительна?

Г а н с. Вышла из леса. Пыталась незамеченной приблизиться к деревне. При задержании и обыске проглотила бумажку. Надо полагать — шифровку. Под грязной и рваной одеждой оказалась…

К л а у с. Вы ее уже раздели?

Г а н с. Так точно.

К л а у с (озорно). Особа молода?

Г а н с (в тон Клаусу) . Не только молода, но и красива.

К л а у с. Мой генерал, разрешите допросить лично.

В а л ь т е р. Не только разрешу, но и дам помощника.

К л а у с. Молодых и красивых я допрашиваю один…

Б е р т а. Он хотел сказать — первым.

В а л ь т е р (посмотрев на Клауса и Ганса) . Помнится, в Кракове вы допрашивали одну целым взводом…

Б е р т а. Вальтер, это уже бестактно. Я думаю, физическая радость только дополнит радость духовную.

К л а у с. Браво, мутти! (Целует мать.)

В а л ь т е р (твердо) . Задержанную допросит Дмитрий Чернявский.

К л а у с (удивленно) . Абориген?

В а л ь т е р. А что тебя удивляет?

К л а у с. Молодых и красивых я не уступлю даже соотечественникам.

Б е р т а (весело хохочет) . Браво, оберштурмбанфюрер!

В а л ь т е р (строго) . Прекратите болтать!

К л а у с. Слушаюсь, мой генерал.

В а л ь т е р. В тридцать девятом под Варшавой жолнер Пилсудского Дмитрий Чернявский был взят нами в плен. В Освенциме прошел «школу» узника, надзирателя, а в спецшколе СС под именем Дитриха Шварцмана — остальную науку. Думаю, что здесь, у себя дома, он нам очень пригодится. Скомпрометировать его перед земляками следует неотложно. И тем более что представился случай. Ганс вас познакомит.

К л а у с. И все же я хотел бы…

В а л ь т е р (нравоучительно) . Клаус, твоя жена Ирма, о которой ты так и не спросил, обнимает тебя.

К л а у с. Она всегда меня обнимает…

В а л ь т е р. Она скоро подарит нам внука, а тебе — сына.

Б е р т а. Это тоже естественно. Иди, Клаус.

Клаус уходит.

В а л ь т е р. Берта, ты балуешь ребенка. Он может скомпрометировать нас.

Б е р т а. Нас уже ничто не может скомпрометировать. Или мы — не боги?!

Сцена затемняется.

Возле сарая — М а к с и м, П о л и н а, М и х а с ь и Д и т р и х.

П о л и н а (причитает) . Митенька! Сыночек ты мой родненький… Кто же тебя с ладу сбил? Кто свел с разума? Какая же у тебя клепка запала, что ты вот так?.. В нашем роде-племени испокон не было продажников…

М и х а с ь (утешает мать) . Не надо. Не стоит он того.

П о л и н а (плачет) . Я же пять годочков на дорогу глядела. Я же очи досуха выплакала. А он сам на себя веревку свил. (Дитриху.) Они же тебя, купленного, продадут и деньги поделят.