Петр Альшевский - «Дожить до смысла жить»

Алтуфин. Выучились вы превосходно.

Судрогин. Я некоторые заграничные нотки уловил.

Алтуфин. Не вступать бы тебе, Василий, с ним в конфронтацию…

Судрогин. Может, ему приятно, что он кажется господином как бы из-за границы. На человека порой посмотришь и совершенно в нем не разберешься. Отчего вы в Эскильстуне на свет появились, папаша эмигрировать соизволил?

Тарушанский. Собрал вещички, рассчитал слуг… любовницу прихватил и уехал.

Судрогин. Какой умный мужчина…

Тарушанский. В Швеции они с ней повенчались.

Судрогин. Все равно умный. Умный вдвойне! Рассудил, что если дела у него в Швеции не заладятся, любовница от него сбежит, а жена так просто не бросит.

Алтуфин. Вместо нее среди шведок себе бы подобрал.

Судрогин. Вы, Павел Максимович, меня удручаете. Ручеек мыслительных способностей весело бежал и иссох? Какая шведка польстится на безденежного приезжего из нашей медвежьей страны? Невероятно несимпатичная?

Тарушанский. С такой женщиной мой отец судьбу бы не связал.

Судрогин. Мыкался бы в одиночестве, пропал бы, с алкоголем сдружившись… по-русски вы в семье не говорили?

Тарушанский. Родители из меня ее выкорчевывали…

Алтуфин. Россию?

Тарушанский. Колыбельные песенки на немецком мне пели…

Алтуфин. Как царица Александра Федоровна царевичу Алексею.

Судрогин. Они-то немцы, а вам пристало под наши колыбельные засыпать. Иначе от кошмаров во сне не убережешься. Кошмары вас донимали?

Тарушанский. Что кошмаром считать…

Судрогин. За вами скачет лошадь, а рога у нее козлиные!

Тарушанский. Я мимо помойки сейчас проходил. Поверх всякой рухляди трупы навалены.

Судрогин. Разумеется, рядом с нашей жизнью ничто не кошмар. Вы бы барабаном внимание к себе не привлекали. Подумают, что гвардейские походные марши вы барабанили.

Алтуфин. Чудесные марши. Грудь колесом! В глазах презрение к смерти!

Тарушанский. А вы, молодой человек, на фронте, извините, бывали?

Алтуфин. Я училище не закончил, закрыли его красноперые. Юнкерское училище. Ваш покойный сын каким в выпуске его окончил? В десятке?

Тарушанский. Из очень среднего ученика он вырос в доблестного офицера. Не за партой, а в бою преуспел. Немецкое командование «Канониром Демоном» его прозвало. В сражении под Вильно могучую кавалерийскую атаку он развернул.

Алтуфин. Взгляни в подзорную трубу ты, кайзер! Твои всадники наутек! Тарушанский. Испугались огня безошибочного… перегруппировались и по нам вдарили.

Алтуфин. Разнесли? Говорите, а то у меня сердце упало. Поднимайте его, говорите!

Тарушанский. В твоем лице наша армия приобрела бы горячего воина. С другой стороны, сидящие в кафе людишки кричали, грозились… водочку допьем и врага разобьем… эти палочки мой сын в руках не держал. Добрый мальчик мне на улице подарил. Попросил меня подождать, куда-то за ними сбегал, я уже уверился, что чекистов он приведет. Угроза ареста сохраняется.

Алтуфин. Угроза невымышленная…

Тарушанский. Я ему за палочки несколько спичек. Палочки тонкие, а спички еще тоньше. Мальчик сам как спичка, не выживет он, наверное… в палочках дерева больше. Как дрова они полезнее, но стулья еще не все сожгли, а спички поди достань. Старые палочки моего сына затерялись… руками я по барабану постукивал. Будто шаман стучал. Раньше православием прикроешься и живи, а теперь все верования под запретом. Я в церковь ходил, но в бога не верил. У меня сложный характер, замысловатый кишечник… из Эскильстуны до Стогсторпа близко… вы-то в какие края собрались?

Судрогин. В Курган с Павлом Максимовичем поедем.

Тарушанский. Дела в Кургане вершатся восхитительные, ЧК на вокзале встречает и с ветерком в баню везет…

Алтуфин. Расстрельный пункт у них в бане?

Тарушанский. Собственной кровью омоешься, в иной мир чистеньким пойдешь… они, как и везде, расстреливали на кладбище, но предубеждение у них появилось. Из могил кое-кто начал вставать. На комиссаров злобно рычать.

Алтуфин. Мистика мною не воспринимается…

Тарушанский. Вы, как коммунист.

Алтуфин. Напротив, коммунисты ею прониклись, не возят больше на кладбище приговоры в исполнение приводить. Темному дурачку показалось, что на него надвигаются призраки, он доложил комиссару, и тот маршрут изменил… относительно кладбища страх в каждом из нас засел. Образованием и насмешками его не вышибить – в голову пролезет и мозги завернет. В бане бояться некого.

Тарушанский. Пошедший за красными сброд весьма склонен к выпивке. Товарищи они, пьянствующие беспробудно.

Алтуфин. Столько грехов на душу взяли…

Судрогин. Повеселиться мастера!

Тарушанский. Когда опьянение затягивается на месяцы, призраков видишь, слышишь… мне послышался крик совы!

Алтуфин. Вы трезвы, но вы с барабаном…

Доносится женский крик: «Господи, не оставь, да что же ты нас оставил!».

Алтуфин. Об этом крике вы говорили?

Тарушанский. Такая же для меня неожиданность…

Судрогин. Отец героя. А про сову не устыдился, набрехал.

Тарушанский. А почему я сову не могу услышать?

Судрогин. Съели всех сов. И филинов съели.

Тарушанский. Живая сова превратилась в сову-призрак, и ее голос проник в меня наподобие топора, в трухлявое полено входящего…

Судрогин. Баба плетется.

Алтуфин. Не дама.

Идет ширококостная, пропылившаяся Чиркулева. Куда глаза глядят идет.

Чиркулева. Что же у нас пошло, ну не жизнь же это, закончилась она что ли… вы кто будете?

Алтуфин. Мы русские люди.

Судрогин. Русские люди на перепутье. Ты, тетенька, гляжу, деревенская. Картошечкой нас не угостишь?

Чиркулева. Из-под юбки мешок сейчас вытащу и тебе отсыплю. Недуг у тебя в черепке? У меня, деревенской жительницы, еду просишь?

Судрогин. Вы с земли питаетесь, у вас скорее что-то заваляться могло. Сто пудов красноперые вывезли, а парочку вы от их глаз сберегли.

Чиркулева. Убережешь от них, жди от бога удачи… мужиков они у нас в деревне арестовали…

Алтуфин. Много?

Чиркулева. Всех! За полчаса, окаянные, управились. Из домов повытаскивали, построили, мы думали, на телеги посадят, а они пешим ходом, гуськом увели. Полчаса и мужиков в деревне не осталось!

Судрогин. А до города им шагать…

Чиркурева. Шестнадцать верст. Расстояние не особенное, но опустение тоже самое, как если бы в страну Аравию наших мужчин угнали! Почему у тебя барабан? В детство впал или для дела барабанишь?

Тарушанский. Для меня он память о сыне… на внутренней стороне есть буква, моим сыном поставленная. Буковка «К», практически уже стершаяся.

Чиркулева. Константин?

Алтуфин. Карамба! Извините, в училище мы так в определенных случаях кричали, не вовремя я сказал… вашего сына Костей звали?

Тарушанский. Карлом его я нарек.