Петр Альшевский - «Дожить до смысла жить»

Алтуфин. В честь Карла Маркса?

Тарушанский. Великого шведского короля. Я же в Швеции вырос, их исторические фигуры впитал… ваших мужиков мне очень жаль. В создании контрреволюционного ополчения обвинение им предъявили?

Чиркулева. Их не на расстрел повели…

Алтуфин. Неужели?

Чиркулева. Сказали, что в Красную Армию забирают.

Судрогин. А кто кричал про арест?

Чиркулева. Под арестом забирают! Хватит, сказали, с девками под луной прогуливаться и с женами в избах брехать, за трудовой народ биться пойдете. Арест, конвой, а как же? Самим идти? По собственной воле от дома отрываться? До посевной, сказали, отпустят. А только не будет этого! Пропали наши мужики, не свижусь я с моим Афанасием… из деревни ничего не соображая побрела! Косу под навес не поставила, зальет ее дождик…

Алтуфин. Вам бы ваши косы в животы комиссарам загнать. Непокорность крестьянской массы поработителям показать.

Чиркулева. Они нам сначала освободителями казались…

Судрогин. Они продолжатели.

Алтуфин. Поработители они!

Судрогин. Ты не поработишь того, кто уже в рабстве находится. При царе вам, тетенька, вольготно жилось?

Чиркулева. При нем испокон веков жили. Я познакомилась с Афанасием, поп Гаврила нас повенчал…

Судрогин. При чем тут твои любовные похождения? Богато при царе жили, свободно?

Чиркулева. Свободно? Ну ты и хватил. Сейчас в деревне, говоря одним словом, голод. Побогаче, конечно, нам при Николае жилось, крыс, слава богу, не ели. Съел бы кто-нибудь, поп Гаврила от церкви бы его отлучил. Сейчас жареной крысе радуешься, а раньше, когда у тебя и каша, и хлеб, зачем тебе крысу себе в рот отправлять? Демон в тебя, ясное дело, проник. А поп Гаврила бесов не изгоняет, не марается об нечисть, по его изречению собственному. К себе в храм бесноватых не пускает, а за пределами храма делайте, что хотите.

Алтуфин. Равнодушный у вас Гаврила. На спасение захваченных дьяволом душ совершенно начхать.

Чиркулева. Он обжегся и отступил. У лесопилки дурной Андрюшка у нас ошивался. Крикун, хохотун, замолчит и свалится, затрясется… на отца Гаврилу, у которого длинная борода по молодости еще не выросла, принуждением мы не действовали. Насильно его к Андрюшке не тащили. Верующим людям нашего подобие к священнику не прикоснуться, кроме анафемы, полицейское преследование полагалось… не захоти отец Гаврила в хибару к Андрюшке сходить и обряд над ним совершить, возле Андрюшки он бы не оказался. Ни за что бы мы его, вырывающегося, не притащили. Мне лет пятнадцать было, но я и то понимала – не тронь святого отца, в Сибирь тебя полиция зашвырнет… Андрюшка валялся на расшатанной кровати, а над ним проводился обряд. От приступов кровать ходуном, разболталась от изгибаний его лихорадочных… кровать скрипела. Отец Гаврила грозные заклинания бормотал. Заходящийся в метаниях Андрюшка вопил, что он свою маму убил.

Судрогин. Убил?

Чиркулева. Нет. Кажется, нет. Обряд вроде бы помог, взгляд у Андрюшки стал здоровее… следующим утром он на лесопилку пришел.

Алтуфин. Хохотал поменьше?

Чиркулева. Совсем не смеялся. Там такой механизм…

Судрогин. Распиливающий.

Чиркулева. Он на него бросился и погиб.

Судрогин. Господи Боже…

Чиркулева. Часть досок заказчикам с кровью пошла. Доски отличные, лишь об брызг вкрапления красные. Не браковать же партию.

Алтуфин. Отец Гаврила вне сомнения напортачил…

Судрогин. От неудач ты меняешься изнутри. Злишься, себя оправдываешь, девушка плюнула тебе в морду, и ты думаешь, черт бы с ней, недостойна она влюбленности…

Тарушанский. Кто заслуживает плевка, получает плевок. В твоем случае все по справедливости. Но сколько заслуживающих с сухими лицами ходят… грязное предложение девице ты сделал?

Алтуфин. За подобное пощечина полагается. В лицо плюют врагам, когда руки у тебя связаны. Что же ты, Василий, с девушкой вытворял, не пристрелить ли тебя за это?

Судрогин. Вверх дном матушка наша Россия. Я сторона оскорбленная, потерпевшая, а в меня стрелять собираются! Я же не просто приставал, во влюбленности пребывал, мной упомянутой… тебе, баба, известно, что есть влюбленность?

Чиркулева. Я знаю законный церковный брак. Прочее от лукавого. И от вас, мужиков похотливых.

Судрогин. Твое темнейшее сознание никакая революция не перекует. Уезжать из страны тебе надо.

Чиркулева. Вслед за дворянским племенем за границу катить?

Судрогин. У большевиков в отчетности будет, что Россию покинули сто пятьдесят генералов, семьдесят князей и одна крестьянская баба.

Чиркулева. Я несуразицу сразу почувствовала. Несчастная неграмотная дура приехала! Как мне на чужбине кормиться?

Алтуфин. В поле работать.

Чиркулева. Я могу.

Судрогин. Французским крестьянам по выносливости не уступишь?

Чиркулева. Мы – лошади! От наших тягот сам Наполеон бы сам свалился, а мы идем и свою ношу несем!

Алтуфин. Василий, оказывается, дело сказал. Уезжать тебе надо.

Чиркулева. Денег на дорогу у меня нет и муж у меня здесь, а не там. Среди французов я ведь нового мужа себе не найду. Никого, думаю, не очарую?

Алтуфин. После похода на Париж множество наших мужиков домой не вернулось. Во Франции прижились, корни пустили. Наполеоновские войны сильно французское мужское население проредили, в дефиците был мужик.

Тарушанский. В эту войну у французов опять потери громадные.

Алтуфин. Мужиков там с радостью примут.

Тарушанский. Но она не мужик.

Судрогин. Женщин во Франции навалом, конкуренция жуткая – на фабрике или в сельской хозяйстве вкалывай, а романтически кого-то заинтересовать особо не надейся. Не выгорит у тебя, скорее всего.

Чиркулева. Я не поеду. Ради пустой кровати мужа мне покидать? В России как-нибудь поковыряемся, с большевиками…

Алтуфин. При них твой муж выдающуюся военную карьеру способен сделать. До высшего звания дослужиться, забыл я, какое у них высшее… женой маршала будешь.

Чиркулева. У нас по деревне майорша королевой проезжала… я ей кланялась и в генеральшу превратиться мечтала. Устроила бы я ей, за волосы бы таскала… а тут даже не генеральша, а маршальша… министра обухом по черепушке огреть во власти маршальши, не во власти?

Тарушанский. Царских министров, что еще не расстреляны, кухарке разрешено помоями обливать.

Судрогин. Его обольют, и он не пикнет.

Тарушанский. Покорно перед волей народа склонится. Поезда вы сколько ждать собираетесь? Если сутки, вам покушать бы не мешало.

Алтуфин. Мы покушаем.

Тарушанский. В мешке, я полагаю, еда? В голодное время спрашивать о еде нетактично?

Алтуфин. У меня при себе лишь кусочек сала в кармане.

Тарушанский. Мешок, молодой человек, не у вас. Как благородной юнкер, вы бы не смогли с мешком, набитым едой, нужды проголодавшейся женщины игнорировать.