Хана Сенеш - Я себя до конца рассказала. Сборник стихов израильских поэтесс

Его грусть примиренья полна,
Не застыла в могильном унынье,
И бодрящая песня труда
Долетает с ближайшей долины.

Об ушедших там память, как ткань,
С миром жизни в едином сплетенье,
Над могилами древо, как длань,
Наклоняется с благословеньем.

Коль судьбой уготован мне путь
от пределов твоих жить далеко,
О Киннерет, приду отдохнуть
На погосте твоем одиноком!

В чередованьях дней однообразных
Себя к бетонным джунглям приучу,
И в каждодневном шуме улиц грязных
«Киннерет мой» в слезах не прошепчу.

И только ночью, в тишине желанной,
Когда за грустью мне не уследить,
Я буду подживающую рану
Скребком воспоминаний бередить.

Тебе и о тебе — рассветы и закаты,
И радость, и печаль тебе пою,
Грозу и тишину, свершенья и утраты,
Любовь свою и ненависть свою.

Когда в ответ ни слова не слыхала,
Рвалась терпенья нить. А завтра вновь
Ты был со мной, и пели, как сначала,
Тебе, тебе любовь и нелюбовь.

Тебе, тебе, ты, о тебе, с тобою,
Для сотен скрипок и на сотни лет —
Гроза, и тишь, и небо голубое,
Недуг, и исцеление, и свет.

Напрасен мой испуг на этот раз:
То был лишь сон, и явь тому порука.
Лишь встретить взгляд твоих вчерашних глаз
И удержать в руке дневную руку.

Мы не забыли молодость, о нет, —
В такой измене мы не виноваты.
Киннерет тих, и ясен солнца свет —
Пред ним отступят беды и утраты.

Незримой нитью связан ты со мной.
Она тонка, она хрупка, и все же,
И все же мой испуг — кошмар ночной:
Открыть глаза — и сгинет. Боже, Боже!

Не раз в летний день предзакатной порой,
В тоске угасавших лучей,
Ходила к тебе я знакомой тропой,
Внимала я песне твоей:
«Мой угол так мал и убог,
И в нем я грущу, одинок!..»

Жива во мне скорбная сладость тех дней,
Что в сердце навек залегла,
Как отзвуки нежные песни твоей,
Что душу томила и жгла:
«Мой угол так мал и убог,
И в нем я грущу, одинок!..»

И даже теперь, предзакатной порой,
Вновь сумерки скорбью одев,
Я, кажется, слышу, как встарь, голос твой
И этот наивный напев:
«Мой угол так мал и убог,
И в нем я грущу, одинок!..»

О мать моя, моя страна,
Вся пересохшая от зноя,
Зачем иная сторона
Опять стоит передо мною?

Там на равнинах старики-
Дубы, там елочки-подростки,
Там в легких платьях у реки
Толпятся стройные березки.

Там к ночи солнце устает
Слать в сердце леса луч багряный,
И сосен темное жилье
Наполнено дурманом пьяным.

Земля моя, мой светлый день!
Я за тебя душой болею.
Пролейся, сладостная тень,
Смешавшись с запахом елея!

На моей постели, на подушке,
Письма, письма старые лежат.
Я склонюсь над ними, как подружки,
Что судьбу на картах ворожат.

День грядущий станет у порога,
Ворожба уйдет в небытие.
Далека я, далека от Бога —
Знает сердце бедное мое.

Знает сердце грусть горы Гильбоа,
И пока теплится эта грусть,
Тихое, немеркнущее слово
Я читаю в письмах наизусть.

Гляжу на вас любя с земли отлогой,
А синь вершин легка и глубока,
И к пастбищам невидимым дорога
Петляет, высока и далека.

И я на плечи ношу поднимаю.
Ваш зов зовет, и круча не страшит.
Тропинка вверх — как весточка немая
Тому, кто вслед за мною поспешит.

Нежданна встреча с ней всегда:
Ее сердечный лепет
Без слов понятен, без труда.
Вся — знак она, вся — трепет.

И у расшатанных оград
Судьба худой садовник —
Веселых нищих дружный ряд:
Горчица и поповник.

В душе весна, и сад цветет.
Весна! И птичье пенье.
О, будь благословенен тот,
Кто дал мне день весенний!

Хоть сердце и стонет под тяжкой рукою,
Хоть нет исцеленья в железной руке, —
Зато не обманом ты мною владеешь,
Сама ведь избрала я скорбный мой путь.

Я боли хотела, той боли победной,
Богатой дарами целительных ран.
То — плуг бороздящий иссохшую землю,
То — дождь, а не слезы, живительный дождь.

Поля моей скорби покрылись хлебами,
Амбар мой пустой, тебя ждет урожай!
Хоть сердце и стонет под тяжкой рукою, —
Рука та полна благодатных даров.

О, радость робкая… Цветок полынный,
Взращенный беспокойною рукой
В саду души, моем саду пустынном,
На ниве жизни, на земле сухой.

О, радость малая! Лишь сердце знает,
Что тверд закон, и жесток, и жесток,
Что каждую росинку вымывает
В саду души соленых слез поток.

Но это путь — пути другого нету,
И им идти к безмолвию могил,
Молчать, и тосковать, и петь, а спето —
Молчать и помнить, если хватит сил.

Свое сердце замкну на замок,
Ключ сама утоплю в реке,
Чтобы сердца тревожить не мог
Вечный страх за тебя вдалеке.

Будут утра мои в скорбной мгле,
И овеяны ночи тоской.
Утешенье одно: все себе
Причинила с в о е ю рукой…

И явь, как сон: Киннерет голубой,
Дорожка серебра и берег белый,
Полет к нему воздушный, мы с тобой
И светлый парус под луною зрелой.

Мы из лучей луны связали нить,
И эта нить меня с тобой связала.
Чтоб сон, чтоб нить навеки сохранить,
Идем дорожкой лунной, как бывало.

Прохладой освежающей ключа
Струится память. В ней — как это много! —
Мы оба, ночь, сияние луча,
Киннерет, парус, лунная дорога.

Я из «нельзя» плела свои канаты,
Огонь страстей их опалил, как нить.
Как стебель к солнцу, так и я когда-то
К любви тянулась нежности просить.