Хана Сенеш - Я себя до конца рассказала. Сборник стихов израильских поэтесс

Над горькой бездной жизни и кончины
Душа моя согбенней и старей.
От нищеты, позора и кручины,
О горе, отведи глаза скорей.

Только вы остались, чтоб меня беречь,
Только вам не страшен смерти острый меч.

У конца дороги, пред закатом дня,
Молча соберетесь провожать меня.

Наш союз навеки закреплен судьбой:
То, что потеряла, уношу с собой.

Среди моря огня, в свистопляске войны,
На руинах двадцатого века,
Среди выжженных дней, что от крови черны
Я ищу с фонарем человека.

Пусть пожары меня ослепляют в пути,
Тучи дыма пускай нагоняют, —
Все равно я должна человека найти,
Он появится, я это знаю!

Только как отыскать его в этом аду,
Если свет фонаря изнеможет?
Я во мраке тогда человека найду.
Ты отметь его искрою, Боже!

Ты не стонешь, ты не плачешь,
Ты не жалуешься, мама,
Ты от взоров горе прячешь —
Губы сжав, молчишь упрямо.

Ветер стонет, ночь тревожа,
Море волнами грохочет —
Нет, никто молчать не может,
Нет, никто молчать не хочет!

Но какие только боли,
Молча, ты ни выносила!
Где берешь ты столько воли,
Столько мужества и силы?..

В полях и горах собирая цветы,
Согретые жарким игривым лучом,
Вдыхаем мы свежесть и сладость весны
На родине милой и в доме родном.

В чужбину на помощь мы к братьям идем,
Страдающим в зимнюю стужу впотьмах,
Предвестье весны в нашем сердце несем,
И песни рассвета у нас на устах.

Умереть… молодой… умереть? [25] Публикуем два перевода одного стихотворения.
Нет, я не хотела.
Любила сияние глаз, море, ветер,
Солнце — больше всего на свете…
Но войны, разрушений и смерти —
Нет, я не хотела.

Но уже если судьбой предназначено мне
Жить в крови и в обломках, в дыму и в огне, —
Слава Господу, я скажу, лишь за право дышать,
А настанет минута — и смерть принять
На земле твоей, Родина.
На родной стороне.

Умереть… молодой… Нет, нет, не желала.
Полюбила я солнечный свет, его жар,
И песни восторг, когда лица сияли, —
Но ужаса войн, разрушений кошмара
Я не желала.

Если ж мне суждено чашу жизни испить,
Утопая в крови, в хаосе жить, —
Все приемлю за право, пройдя этот путь,
В нареченный мне час непробудно уснуть
На земле твоей, край мой родимый.

Боже, даруй бессмертие дали морской,
Вышине голубой,
Придорожной траве
На песчаной канве,
И молитве людской…

Голос звал — я оставила дом,
Чтоб в пути устоять на ногах.
Не пойти — означало: крах.

Но внезапно на стыке дорог,
Уши накрепко сжав
(чтобы голос умолк), —
Я заплакала: —
Боль извечной утраты
Ступившего за порог.

Благостно спичке сгоревшей,
но высекшей пламя [26] Публикуем два перевода одного стихотворения. ;
Благостно пламени, властвовавшему сердцами;
Благостно сердцу, угасшему в схватке
с врагами;
Благостно спичке, сгоревшей,
но высекшей пламя.

Как счастлива доля той спички,
Что пламя зажгла нам, сгорая,
Как счастливо пламя,
Что втайне горело, сердца разжигая,
Как счастливо смелое сердце,
Что жертвою пало, дерзая…
Как счастлива доля той спички,
Что пламя зажгла нам, сгорая!

Шаг, два, три шага… восемь — в длину
И два в ширину. Таковы границы.
На волоске моя жизнь повисает и длится…

День, два, три… ну, неделя… Быть может
Месяц июль меня здесь застанет.
Небытие — у виска. Пустота подступает.

23 мне исполнилось бы в июле.
В дерзких играх брала я отвагой, бывало.
Кубик нечетом выпал. И я проиграла.

Пришла пора росы
и песен тихой ночи,
укрытья в тучу.
Все линии стираются во тьме.
Корнями рук своих коснулась
корней твоих волос, и радость
легла на опечаленное сердце.

В то время, когда наша связь связалась,
как дуновенье ветерка,
и в сердце счастье легкое вселилось,
пророс цветок сверкающий любви
в душе твоей порфирной.

Как жаль часов, когда не знала счастья
любимой быть.
А душу сотрясал тяжелый плач,
и только стих был исповедью сердца
возвышенной.
Сложнее мир вещей, а сущность, как издревле, исчезает.
Любила дерево, торчащее средь поля;
Свет утренней зари, угаснуть
боящийся;
сердечного любила человека,
который разбивал свое же сердце,
а я в его любви была затиснута в пространство меж мерою безмерной
и меркою ущербной.

Глаз внутренний уснет не раньше смерти.
Средь снов ночных он бодрствует один
и не смыкается. Видений пестрых рой
и глубина, что всех глубин глубинней. Голубизны напор,
роенье облаков…
Глаз внутренний повсюду ищет смысл
в изображений вереницах скрытый,
в просторах ледяных — тепло души луны.
Знай: у духовности есть цвет и есть оттенки,
и свой удельный вес у света и у тьмы.
Увидишь буйство света, нерв воды,
прослойку темноты в покрове тени
божественной. И почерпнешь надежду
в веселье и в печалях.
Шнурок червленный [29] Шнурок червленный охранял от гибели дом блудницы Рахав, давшей приют разведчикам Иисуса Навина. (Кн. Иисуса Навина, гл. 2). — в неистовствах любви,
в изменах выражения ее.