Алла Зимина - Стихи

И согнула его в дугу.

Вскоре лето пришло, с лесорубами,

За сосною легла сосна,

Но пила с беспощадными зубьями

Отвернулась от горбуна.

И стоит он, склонившись на просеке,

Среди пней и заросших ям,

Защищая пугливую сосенку,

Что прижалась к его ветвям.

И траве хорошо у подножия,

И ромашкам легко цвести...

Ах, не знаем мы промысла Божьего

И венца своего пути.

Москва, декабрь, 1969

Грустная полоса,

Тусклые голоса,

Гнезда лесных опят,

Бронзовый листопад.

Поздняя синева,

Праздные дерева,

Подсолнухи у земли

И в воздухе журавли.

Умерли пауки,

Выперли бураки.

Варят кухарки борщ,

А на Игарке дрожь.

Ранней зимы клише -

Раны в моей душе,

Хмурые пятна бед,

Боль невозвратных лет.

Малаховка, сентябрь, 1971

На дороге, где проходят всевозможные машины,

Где идут пешеходы - женщины, и дети, и мужчины, -

Там иду и я, со своею судьбою

Со своею удачей, со своею бедою.

А за нами, повторяя наши петли и зигзаги

Как в большой панораме двигаются горы и овраги,

Села и поля, суета городская,

Наступая на пятки, больно в спину толкая.

И беда мне, всякий раз бубнит о картах черной масти,

И слова ее ранят старенькое сморщенное счастье

И кричит оно, задыхаясь и плача:

"Мы еще на дороге, мы еще на дороге"

И кричит оно, задыхаясь и плача:

"Мы еще на дороге, мы еще на дороге,

Это тоже удача!"

Москва, 1964

Гуси вышли из ворот

И направились в поход

Лапы их ступали по траве

По нашей, по любимой,

По русской, по советской,

Траве-мураве, траве-мураве

эх, ма!

Впереди их шел вожак,

Впереди их шел гусак,

Гордо он оглядывал дома,

Эх, наши любимые

Русские, советские

Дома-терема, дома-терема

эх, ма!

Подошли они к реке,

Потоптались в холодке,

И весело обгадили бугор.

Ох, наш любимый

Русский, советский

Бугор-косогор, бугор-косогор

эх, ма!

А на веревке, возле пня,

У колхозного плетня,

Паслась единоличная коза.

Эх, наша любимая,

Русская, советская

Коза-дереза, коза-дереза

эх, ма!

Тут все гуси в речку; бряк!

Первым шлепнулся гусак.

Со страшной силой

лопать стал жуков.

Эх, наших любимых,

Русских, советских

Жуков-пауков, жуков-пауков

эх, ма!

Москва, февраль, 1969

Мы с тобою и близки, и далеки.

Впрочем, это, дорогая, пустяки -

У тебя своя семья, а у меня теперь своя,

Все идет, как надо в мире

Милая моя, хорошая моя.

Иногда я вспоминаю Коктебель,

Где во сне ловил твой маленький спаньель

Кончик черного хвоста... А может, ты уже не та?

Без тебя в пустой квартире

Вечность прожита, в разлуке прожита.

Еслиб ты во время Чехова жила,

Ты бы дамою с собачкою была,

В общем, еслиб да кабы... Но мы домашние рабы,

Мы две пешки на турнире,

Собственной судьбы, нам выпавшей судьбы.

Мы с тобою и близки, и далеки.

Впрочем, это, дорогая, пустяки -

У тебя своя семья, а у меня теперь своя,

Все идет, как надо в мире

Милая моя, хорошая моя...

не моя!..

Москва, 1960

Моей души таинственный двойник,

Ты для других людей давно потерян.

О, как далек, туманен и неверен

Твоей души мерцающий ночник.

Но я коплю твои скупые сны,

Что ты мне шлешь, нетлеющим дыханьем

И я живу, двойным существованьем

Где ты и он в одно заплетены.

Коряжма, 1958

Ю.Д.

Мне говорил девятый вал:

-"К твоим ногам я припадал,

Я губы пробовал твои,

Но ты бежала от любви.

Тогда я взмахом бороды

Сорвал с песка твои следы

И вдаль понес их на спине

Чтоб ты всегда была при мне.

Мы уходили от земли,

Нам шли навстречу корабли,

Но вознесенной над хребтом

Тебя не узнавал никто.

И никого не взволновал

Лица прекрасного овал,

Ни уха тонкого раструб,

Ни очертанья нежных губ.

О, как смеялся океан,

Когда, взрываясь, как вулкан,

Я поднимал тебя до звезд

И опускал в пучину слез.

И понял вдруг, что я один,

Как пилигрим среди пустынь,

Что разобщенные черты

Еще не ты, еще не ты.

Я плыл назад, врезался в пляж,

Швырял в лицо тебе - тебя-ж.

Я бесновался... Я рыдал,

Как муж, а не девятый вал.

И я ушел. Но я... вернусь,

Я отыщу свой ценный груз

И как младенца, на весу,

С твоим дыханьем унесу.

Москва, 1964

На улице - пустота,

На улице - мокрота.

А человеку сырость вредна,

У человека болит спина.

И человек идет, сутулится,

И человек ползет по улицам.

Ему б на печи набираться тепла,

Да выгнали из дома дела.

Смотри, как он поседел,

Как будто парик надел.

Его старушка тоже бела,

Но что же делать - кругом дела.

А в городишке этом маленьком,

Того гляди обуют валенки!

Зима на носу, ночью в кадке мороз,

А он - полена дров не завез.

Спускается он в овраг,

Там рядом Универмаг.

Проговорилась Ленькина мать,

Что будут валенки выдавать.

И в голове бедняги крутятся:

Дожди, метели и распутицы,

Дрова, магазин, удобренье, зола

И прочие делишки-дела.

Подходит, не чуя ног.

Висит на двери замок,

И свеху надпись - "Переучет".

А то, что снова обман, не в счет?

И человек опять сутулится,

И человек ползет по улицам.

Зайти, что ль на склад? И была не была,

А вдруг да развернутся дела?

С дровишками делишки-дела.

Таруса, октябрь, 1972

Геннадию Бессарабскому

Ангела день,

Это ангела тень,

Рядом с Вами, рядом с Вами.

Это легкая грусть

И невидимых уст

Целованье, целованье -

Это в ночи

Полыханье свечи

У иконы, у иконы.

В озаренной тиши

Усмиренье души

Непреклонной, непреклонной. -

Если тот день,

Превращен в дребедень

И растрачен, и растрачен,

Ангел это поймет

Он от Вас не уйдет,

Но заплачет, но заплачет. -

Чтоб не рвалась

С ним духовная связь

В именины, в именины,

Будем в сердце беречь,

Радость тайную встреч

До кончины, до кончины.

Москва, 1965

Серое хрусткое дерево

С обломками чахлых ветвей,

Старое грустное дерево

Поселилось в душе моей.

Осенними жесткими листьями

В темноте чуть слышно шурша

Помертвевшими желтыми листьями

Покрылась моя душа.

Где оно жило и выросло,

На нашей, чужой ли земле?

С ветками жилами выросло,

С желваками в сыром дупле.

В лесу-ль оно было посажено,

Или скорбной верной рукой,