Вадим Шефнер - Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Стихотворения

А славу в ящик не положишь,
Она жива, она жива, —
К тем, кто сильнее и моложе,
Она уходит — и права.

Она не знает вечных истин,
За нею следом не гонись.
Она сменяется, как листья
На древе, тянущемся ввысь.

В этом парке стоит тишина,
Но чернеют на фоне заката
Ветки голые — как письмена,
Как невнятная скоропись чья-то.

Осень листья с ветвей убрала,
Но в своем доброхотстве великом
Вместо лиственной речи дала
Эту письменность кленам и липам.

Только с нами нарушена связь,
И от нашего разума скрыто,
Что таит эта древняя вязь
Зашифрованного алфавита.

Может, осень, как скорбная мать,
Шлет кому-то слова утешений —
Лишь тому их дано понимать,
Кто листвы не услышит весенней.

Неошибающиеся поэты,
О, как я вам завидую порой!
Неушибающиеся поэты,
Покрытые спасительной корой!..

Как быстро вы находите решенья,
Доступные и верные вполне,
Покуда, одурев до онеменья,
Дивлюсь я ежедневной новизне.

Вам все понятно — люди и природа,
Для вас все тайны пресны и просты.
Вы, в Лете не отыскивая брода,
Над ручейками строите мосты.

Все боги вами вовремя воспеты,
Исчислена и радость, и беда...
Неошибающиеся поэты,
О, как я вас жалею иногда!

А Муза так еще бедна...
За доброе и за худое
Одной монетою — бедою
Расплачивается она.

Она безгласна и слепа,
У ней ни прав, ни полномочий,
И путь ее — еще тропа,
Петляющая среди ночи.

Ее дорога так долга
Из тьмы низин до выси горной!..
Ей нужен пристальный слуга,
Ей нужен проводник покорный.

И некто, слыша смутный зов,
Уйдет из Астрахани дальней,
Он явится во град Петров —
Сей поводырь многострадальный!

Он Музе даст любовь и гнев,
Вдохнет в нее свое дыханье.
Она прозреет — и, прозрев,
Его пошлет на поруганье.

Чужие дома и каменья,
Чужие слова и хлеба.

Голодное сердцебиенье,
Навязчивое, как судьба.

От долгого недоеданья —
Как вата, в ушах глухота,
В глазах — мельтешенье, мельканье,
Качаются, плавятся зданья,
Перила дрожат у моста.

И крыльями мельницы машут,
Всё машут и машут в глазах,
И зыбкие зайчики пляшут
На яликах и парусах.

Еды здесь кругом изобилье, —
Да если б была даровой...
А мельниц широкие крылья,
Покрытые серою пылью,
Всё вертятся над головой.

На складах чернеют засовы,
Смоленые весла скрипят.
Ты беден. Ни хлеба, ни крова,
Ни рыбки тебе от улова...
А мельницы — серые совы —
На крыльях неслышных летят.

Не токмо горе взоры туманит —
Порой и радость слезою канет,
Падет слезою на камни улиц,
На стогны града, в кой мы вернулись.

О, возвращенья святые слезы
В родные глади, в родные грозы!
Ошую гляну иль одесную —
Узреть не тщусь я красу иную.

В свой край вернувшись сквозь все препоны,
Мы умиляться душою склонны.
Сколь мы в разлуках ни уязвленны —
Все уврачуют родные стены.

Обрел я дни свои и ночлеги
В Санктпитербурхе на невском бреге, —
Его приятства забыть мне льзя ли,
Кои пиита за сердце взяли!

Далече Гага, Париж далече,
Самою Музой я здесь привечен.
Ах, сколь отрадны сии приметы,
Генварь в натуре, а в сердце — лето.

Поэтом нулевого цикла
Я б Тредьяковского назвал.
Еще строенья не возникло —
Ни комнат, ни парадных зал.

Еще здесь не фундамент даже —
Лишь яма, зыбкий котлован...
Когда на камень камень ляжет?
Когда осуществится план?

Он, сильный, — ниже всех бессильных;
Свою работу он ведет
На уровне червей могильных,
На линии грунтовых вод.

Он трудится, не зная смены,
Чтоб над мирской юдолью слез
Свои торжественные стены
Дворец Поэзии вознес.

И чем черней его работа,
Чем больше он претерпит бед, —
Тем выше слава ждет кого-то,
Кто не рожден еще на свет.

В душе зарождается песня,
Но будущей песни слова
Пасутся, как дикие кони,
На пестром лугу бытия.

То бродят, то куда-то скачут
Табуны непойманных слов.
Топот их упругий нестроен,
Нет в нем ритмики.

Задача трудна у поэта:
На каждого коня
Рукой не жестокой, но твердой
Он должен набросить аркан.

Он должен коней дерзновенных
Построить в порядке таком,
Чтоб в лад их копыта стучали
И чтоб не сбивались с пути.

Он должен коням укрощенным
Отменную выучку дать,
Оставить в них гордость и силу,
Но рифмами крепко взнуздать.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А после поэт в колесницу
Впряжет усмиренных коней —
И все, что душе его снится,
Поведает в песне своей.

В своей угодливости вязкой
Порою жалок ты, пиит.
Но за одическою маской
Взор прорицателя горит.

Всё восклицанья, уверенья
И похвала на похвале, —
И вдруг блеснет огонь прозренья
В дифирамбической золе.

Слова тревоги и печали
Жгут, будто уголья в горсти.
И легче быть за них в опале,
Чем вслух их не произнести.

...Тредиаковский смотрит хмуро —
Не ко двору он при дворе.
Поэт, конечно, не фигура
В дворцовой шахматной игре.

Он кто? Не пешка проходная,
Не конь, не слон и не король.
Ах, у него совсем иная,
Невыдающаяся роль.

Он стихотворным занят вздором,
Он беден, он простерт в грязи, —
Он тот квадратик, по которым
Ступают пешки и ферзи.

Но всё так суетно и бренно —
Фигуры, судьбы, игроки...
Всех побеждает неизменно
Пространство шахматной доски.

У белых ли, у черных счастье —
Решают в споре мастера,
Но умирают обе масти,
Когда кончается игра.

И время — судия всезрящий, —
Смешав и деготь, и елей,
Кладет в один и тот же ящик
Двух враждовавших королей.

От коронаций до агоний
Веками выверен маршрут.
Мрут царедворцы, гибнут кони
И лишь квадратики живут.