Вадим Шефнер - Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Стихотворения

Накоплен веком горький опыт,
Прямой опасен разговор.
Наоборот прочтите ропот —
И обозначится топор .

Но, кроме смерти, есть опала,
И от нее не жди добра:
Кого она к рукам прибрала —
Как бы казнен без топора.

Из мира, где царят и судят,
Она ведет в подвальный мрак,
В мир еле теплящихся судеб,
В мир приживалок и собак.

Она тебя загонит в угол,
Огонь погасит дотемна,
Она теперь твоя подруга,
Твоя владычица она.

Ужель на могильное тленье,
На пару аршинов земли
Сменяются все откровенья,
Все версты и штормы Земли?

Возница торопит лошадок,
Он после им даст отдохнуть;
С Двенадцатой линии краток
К Смоленскому кладбищу путь

Когда умирают поэты,
Столица не плачет о них,
Но воды таинственной Леты
Свой ход замедляют на миг.

И как бы незримые тени
На город кладет тишина,
И необратимой потерей
Природы душа смущена.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Возница всё гонит и гонит,
За гроб задевая кнутом, —
Чем нас торопливей хоронят,
Тем дольше их помнят потом.

На крестах и на плитах иней,
Не прочесть, кто лежит под ними.
Спят отважные, спят неважные,
Вьюга треплет венки бумажные.

Над холопами, над министрами
Вьется вьюга белыми искрами.
Под землей, снежком запорошенной,
Спят плохие и спят хорошие.

Спят до старости жизнь любившие,
Спят и сами себя убившие,
Спят последний армяк пропившие,
Спят хоромы себе нажившие,
Спят на баржи дрова грузившие,
Спят стихи о себе сложившие.

Замогильная, заоградная
Уравниловка беспощадная.

Меж настоящим и грядущим
Природа стену возвела.
Никто за стену не допущен —
Хвала напрасна и хула.

Нам кажется она прозрачной:
Там, за хрустальною корой,
Мир, то сияющий, то мрачный,
Приоткрывается порой.

А ежели она зеркальна?
Я вглядываюсь — в ней до дна,
Как новоявленная тайна,
Былая жизнь отражена.

И, словно будущим рожденный,
Из прошлого — навстречу мне —
Гонец шагает, отраженный
В зеркально-зыбкой глубине.

Он из былого, из былого
Спешит, бесхитростный связной,
Неся неведомое слово,
Еще не сказанное мной.

Если помнить все на свете,
Ставить все в вину судьбе, —
Мы бы, как в потемках дети,
Заблудились бы в себе.

Утонув в обидах мелких,
Позабыв дороги все,
Мы кружились бы, как белки
В безысходном колесе.

Памяти союзник строгий —
Забывание, — оно
За нее всегда в тревоге,
Вечно вдаль устремлено.

Глядя в облачные дали,
Слыша дальние грома,
Зерна счастья и печали
Честно сыпьте в закрома, —

Отметая от былого
За незримую черту
Цепкой зависти полову,
Мелких распрей суету.

Очищайте забываньем
Закрома души своей —
Чтобы хлеб воспоминаний
Не горчил на склоне дней.

О неуче рассказ хотел я написать,
Хотел изобразить ученика-тупицу.
Уверенно раскрыл я чистую тетрадь
И начал заполнять страницу.

Я имя дал ему, я внешность описал,
Я стал бранить его, утратив чувство меры...
Потом задумался: чего же он не знал?
Какие привести подробности, примеры?

И я решил: чтоб был изображен
Правдивей и верней тот негодяй-мальчишка, —
Пусть все, что знаю я, того не знает он.

И вдруг нежданной мыслью был сражен:
А что же знаю я? Да ничего почти что.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Пылится на столе раскрытая тетрадь,
Как молчаливое напоминанье
О том, что самому премного надо знать,
Чтоб чье-то описать незнанье.

Стою на крутом виадуке,
Как будто подброшенный ввысь.
Внизу там — речные излуки,
Там рельсы, как струи, слились.

Там горбится снег подзаборный
И плачет, ручьи распустив;
Там плавает лебедем черным
Маневровый локомотив.

Пакгаузы, мир привокзалья,
Цистерны — как поплавки.
С какой деловитой печалью
Звучат из тумана гудки!

И мне так просторно и грустно,
Как будто во сне я стою
Среди ледоходного хруста,
У счастья на самом краю.

И тянет с туманных перронов
Весенней прохладой речной,
И мокрые спины вагонов,
Качаясь, плывут подо мной.

Я не в обиде. Мне отрадно
Идти с мечтой наедине
По теневой, по непарадной,
По ненаградной стороне.

От мира глаз не отрывая,
Всю жизнь шагаю я по ней.
Друг, с теневой и теневая,
И солнечная мне видней.

Природа все учла и взвесила,
Вы, легкодумные стрелки,
Не нарушайте равновесия
И зря не жмите на курки.

Вот кружит ястреб. Вредный вроде бы,
Но пусть летает невредим:
Кому-то вреден, а природе он
Полезен и необходим.

Ты рай себе уютный выстроил,
Но без тревог не проживешь.
Убьешь печаль — но тем же выстрелом
И радость, может быть, убьешь.

Льдина — хрупкая старуха —
Будет морю отдана.
Под ее зеркальным брюхом
Ходит гулкая волна.

Все худеет, все худеет,
Стала скучной и больной.
А умрет — помолодеет,
Станет морем и волной.

Улыбнется из колодца —
Мол, живется ничего.
Так бессмертие дается
Всем, не ищущим его.

...Глянет радугой прекрасной
В окна комнаты моей:
«Ты жалел меня напрасно,
Самого себя жалей».

Завидовал кто-то птицам,
Но был не из рода Дедалов, —
Чтоб медленно ввысь возноситься,
Он лестницу вырубил в скалах.

Другому в долину спуститься
Хотелось, чтоб жить там получше, —
Спуститься чтоб и не разбиться,
Он лестницу выдолбил в круче.

Ступени — замена полета,
Ступени — замена паденья,
Ступени — работа, работа,
Терпенье, терпенье, терпенье.

Я к небу медленно лезу,
Ступени ввысь прорубаю,
Я гору железом, железом
Долбаю, долбаю, долбаю.

Пусть ангелы в горнем полете
Смеются над неокрыленным, —
Не Богу — работе, работе
С киркой отбиваю поклоны,

Усилья, усилья, усилья,
Спина будто натертая солью,