Иосиф Гальперин - Краткая история присебячивания. Не только о Болгарии

чем налаженный круговорот,

мне минута важнее эпохи.

Я добычу впрок не солю,

будет день, говорю, — будет пища.

Ноги кормят. Глаза — кормлю,

не боясь покинуть жилище.

Камень в поле и камень стены

каждой гранью готовы пролиться.

Я и камень — природно равны,

нам одни нарисованы лица.

Солнце слепит — зажмурюсь, засну,

ночь разбудит — и с ней не скучно.

Не поверю стеклу и окну,

свежий воздух — основа искусства!

Кот как есть — горстка волив шерсти,

занеси-ка ему в приказе!

…Лапы вылизать — и уйти,

не оставив неправды и грязи.

День выпал из окна,

ушел от наблюденья.

Безделью есть цена:

ни за какие деньги!

Упал неловкий взгляд

и не поднялся словом —

и механизм утрат

неявен, но не сломан.

Охотничья пора

легла на луг туманом.

Что ты ловил вчера

по капле над стаканом?

Непойманным погас

оттенок заоконный —

и не проверить час

непознанным законом,

не сплетена с утра

спасительная сетка…

Охотничья пора.

Рыдает пёс соседский.

Камешек, брошенный в кучку для счёта дней,

что ты знаешь о жизни в пещере моей?

Ты того же состава, что стены её,

намывал или плавил своё существо?

Разгляжу — вдруг ты яркий и с воли сюда занесён?

Да какой бы ты ни был, песчинка сыпучих времён,

ты рассыплешься в пыль скорее меня

или крепкие грани подольше тебя сохранят?

Для чего этот счёт, уходящий потоком в песок?

Что я знаю о камне на невидимой чаше весов?

Целиком беру в ладонь, как грудь,

винограда маленькую гроздь.

Если август кончился — забудь?

И привычки жаркие — забрось?

Вот и яблок урожайный стук

приглашает: приглядись к земле.

Налетает ветер, как испуг,

улетает — как на помеле.

Ты откуда дуешь? Не крутись!

Да тебе лишь ветки нагибать…

Винограда маленькая кисть

скоро разольётся в погреба.

Время горьких плодов, время сладких плодов

наступает без пользы садовых трудов.

Улыбается солнце, хохочут ручьи:

«Это наша работа, не спорь, не кричи!»

Можешь спину горбатить, лохматить висок,

только силы не хватит подсластить горький сок.

Ты, конечно, старайся, поливай-удобряй,

но не спорит о вкусах с тобой урожай.

…Ваши планы на вечер? Уцелеть до утра.

Ваши цели на вечность? Быть умней, чем вчера.

Каждый встречный знает мою будущую дорогу

лучше меня

зато я знаю что ждёт его

это если мы не сговариваясь

с разных сторон разделили

один отрезок пути.

Он встретил смерть и не узнал её.

Кирпичная стена на горном повороте

не стала входом в вечное жильё,

хотя не промахнулся на излёте.

«За что? — душа спросила. — И зачем?»,

когда неслыханную щедрость опознала.

Дана другая жизнь без прежних схем

иль прежняя, но с ломаным металлом?

Ещё бы знать, какой была вчера

его душа и жизнь — до столкновенья,

но в памяти теперь свистит дыра,

легко тасуя сорванные звенья.

Так, значит, не узнал? А что тогда

лишая памяти, его равняет с теми,

кто пеплом засыпает города

и энтропией называет время?

Восьмёркой — лента ломаных секунд,

как жизни серпантин — словами тлена…

Летит по кругу времени бегун

и грудью падает на финишную ленту.

В деревне Микрево есть улица Орфея.

Фракийский бог! А песню кто споёт

о золоте волос над наклонённой шеей,

о счастье наугад, о взгляде напролёт?

Запетых гимнов вычти адские мотивы,

орфических сектантов дребедень.

Есть жаркий день над смоквой и оливой

и можжевельника мифическая тень,

цыгане, македонцы и болгары —

насельники планин, наследники холмов.

По этой улице под солнечным ударом

вливаюсь каплею в водоворот веков —

и песня бьёт волной в мои глухие уши,

но слышу я ясней, чем жители села,

стон радости любви и страха бич пастуший.

А в спину лупит плач. И лира тяжела.

7 мая 2014 года, самолёт Салоники-Москва

Какие песни запекли уста трамвайных поворотов,

какие Големы так франкенштейно не попали в ноты?

Вот трансформатор загудел, меняя частоту

высоковольтных проводов на разговор начистоту,

он силится связать, смотря восход луны,

движенье облаков с покроем тишины.

Способен робот отбивать вопросы,

но не поймёт молчание и слёзы.

Напрасно лезут механизмы отовсюду

с наивной установкою на чудо.

Пусть оцифрована вся лирика Орфея,

но между чисел протекла она, робея.

Что создал человек — от нас ушло,

и смысла не вернёт секретное число.

Есть разница, ее открыли двое,

между душой ушедшей и живою.

Каки певец напрасно оглянулся,

так программист предвиденье растратил.

Какие уши слышат эти пульсы?

Кто вход под землю называет «кратер»?

Просыпается образ древний,

горный космос велит: «Лови!».

Вьются молнии над деревней,

пляшут космы вокруг головы.

Тут четыре часа до Олимпа

по пути боевых колесниц.

Первородная, словно глина,

вьётся путаница границ.

Кружит голову общий предок —

то ли Зевс, то ли кто сильней.

Человеком побыл напоследок

и ушёл в чистоту теней.

Как орфические фигуры,

рассыпает загадки гроза.

Будто фурии, свищут фуры

по дороге куда-то назад.

Кто там гневается над нами?

Кто ушёл и оставил нас?

Кто чужими зовёт именами,

над горою, как ужас, кружась?

Может, наши грехи и обиды

возвращают в бурю игру?

…Тут четыре часа до Аида,

где Орфей углубился в дыру.

В современной поэзии редко встретишь такую глубину и отточенность образов, проникновение в суть исторических событий и ушедших цивилизаций. Поэзия Гальперина изначально философична, она предназначена для душевного погружения, а не для чтения в метро или в перерывах между встречами.

«Орлита» (США)

Почти полвека назад в общежитии журфака сложилась компания студентов, приехавших из разных концов страны в Москву с одинаковым желанием: писать. Кто-то не скрывал надежд на художественное слово, кто-то говорил лишь о журналистике, но каждый стремился быть точным и самостоятельным. Потому что мы ощущали себя посвященными. Допущенными к слову.

Мы до сих пор ощущаем нерастраченное единство с теми, кто жив, с теми, кого нет. Мы делились написанным без боязни быть непонятыми и без желания подладиться под чьи-то вкусы. А ценили мы одних и тех же непохожих авторов, поэтов и писателей. Ценили, но не подражали, считали, что не все еще сказано, что мы обязаны найти что-то свое. Поэтому к моде на постмодернизм оказались непричастны.