Глеб Пудов - Стихотворения

«Здесь солнце засыпано снегом
и ветер лохматый вопит
во время лихого набега
на дом», написал бы пиит.

А я не таков. Были годы,
когда я свой снег превращал
в великое чудо природы,
в ковёр, в набегающий вал,

но всё это в прошлом сегодня.
Сегодня мой снег – просто снег,
ведь писарь теперь я негодный —
нормальный уже человек.

Старый дом посредине деревни.
Заколочены окна. Крыльцо
опустило до лужи лицо
и застыло в тоске ежедневной.

Во дворе – два замшелых сарая,
в три погибели скрюченный стол
и подгнившего пугала кол.
Возле пугала вороны грают.

Чуть в сторонке от общего вида —
покосившийся маленький крест
над могилкой. Окончен рассказ.
Остальное зависит от вас.

Огромная свалка на выжженном поле.
Кучи грязных коробок, отбросов и проч.
Надвигается с севера душная ночь
и воздух трещит, как баржа на приколе.

У отбросов – шалаш. То жильё человека,
которого, в общем, не знает никто.
Он часто в ночи поедает не то,
что по нраву как пища всем жителям В-ка.

Он виден порой с самодельной тележкой.
Со старой лопатой он виден порой,
разгребающим яму. Окончен рассказ.
Остальное зависит от вас.

Гляжу ли вокруг – всё мое отраженье.
Гляжу ли в себя – лишь толпа двойников.
Испорчено сразу – с минуты рожденья,
моё обоняние, вкус мой и зренье, —
испорчено всё. Так скажите, каков
действительный я? Какой же я есть?
Знакомы ли совесть, сочувствие, честь,
стремление к правде, к нездешним высотам?
Не знаю я вовсе. Родился я здесь,
а значит останусь земным сумасбродом,
не знающим в точности линий родства.
Пустая игрушка в руках божества.

Есть чудесные мысли, которых
я не знал до сих пор —
словно мыши, шуршащие в норах
у подножия гор.

Промелькнут, прощебечут в глубинах,
но оставят свой след,
и он будет во мне, и не сгинет
ровно тысячу лет:

станет часто потомков тревожить,
как тревожит меня.
Что потом? А потом он, быть может,
расплывётся в глуши бытия.

Я знаю, что краски Творец не жалел,
когда сей пейзаж создавал:
пастозная роскошь зелёных полей
поспорит с красотами скал
таврических. Вечная церковь вдали —
урок господам корбюзье —
сомнения вновь в притяженьи Земли
пробудит на нашей земле.
Пейзаж бы сей – в рамку да в Русский музей,
полезна подобная прыть:
на этой картине российских людей
возможно России учить.

Копи старательно мгновенья,
копи старательно Слова,
чтоб на закате своих дней ты
не мог сказать, что не была

вся жизнь твоя разнообразной,
богатой, мудрой не была.
Ведь её смысл, коль признаться, —
«слова, слова, слова…».

Косноязычен я, о боги!
Мой мир хромает на словах.
Топчусь я чаще на порогах,
чем благоденствую в домах.

Ношу тяжёлые вериги,
и всё взываю к небесам,
но с чувством бедного расстриги,
но с недоверием к крестам.

В своей душе уборку я давно
не делал, и сжевала плесень
те уголки, где жизни моей до
горели звуки моих песен.

Слоями пыль и паутина, тишина
в сём позабытом мёртвом склепе —
спят боги, и кумиры, и она,
как возле храма нищие калеки.

Такая глушь, уныние вокруг!
Так много вместо духа – тела,
что призадумаешься вдруг:
– «Душа! С небес ли ты слетела?»

Пустота. Ни мыслишки залётной
в голове я теперь не найду,
лишь инстинкт, как снаряд беспилотный,
ищет цели себе на беду.

Пролетают в проулках сознанья
отголоски прошедших обид,
кто-то воет в глуши мирозданья
моего, на кусочки разбит.

Что ж? Тупик? Да, тупик, вероятно.
Самый тёмный и страшный тупик.
И на солнце встречаются пятна?
Может, просто я к ним не привык?

Я весь состою из вселенных
и каждая лучше другой:
прекрасны красою нетленной
и глубже, чем весь Мировой
океан. Они равноправны,
но в данный момент лишь одна
заведует мной. Как ни странно,
других подавляет она.
Потом ей на смену другая
приходит (иные молчат):
становятся образы рая
чужими, хоть кажется ад
знакомым. Миры, что «закрыты»,
в спокойствьи немом не живут —
там тоже меняется быстро
обжитых вселенных уют.
Когда ж неизбежно местами
они поменяются вновь,
найду я не то, что оставил,
а что повстречать не готов.

Так остро чувствуешь мгновенье,
когда свершился переход
от твоего мировоззренья
к тому, что вслед ему идёт.

Затихнут мысли, звуки, краски —
всё потускнеет вдруг, и вот
уже гремит оркестром яркость,
в которой мир наоборот.

Однако мир тебе не чуждый:
твоё усилье, результат.
Так отчего ж ты, милый, тужишь?
Иль ты ему совсем не рад?

Я люблю смотреть на карту,
взглядом гладить очертанья
всех монбланов и карпат, их
сизо-белые названья.

Мир старается началом,
стартом юным обернуться,
но и карты сердцу мало,
чтоб уйти и не вернуться.

Нет на Земле бесцветных стихов —
ни одного стишочка на выброс,
ведь каждый поэт в сплетениях слов
находит слово «на вырост».

Сверкнёт неожиданно чудный алмаз
средь всей ерунды пустотелой.
А что это значит (сказать без прикрас)?
Ремесленник знал своё дело.

Я – в городе древнего ярла 38 38 Ярл Биргер Магнуссон (1210 – 1266), потерпевший поражение в Невской битве, считается основателем Стокгольма. .
Среда, и сентябрь, и ночь.
Проснулись могучие Карлы
и, слышно, торопятся в строч —
ке памятник свой обрести,
чтоб медных коллег навестить 39 39 Имеются в виду памятники Карлу XII и Петру I (в Стокгольме и Санкт-Петербурге соответственно). .