Юрий Хейфец - Ежедневник

И вступил я в завет с этим миром новорождённым —
Да и как не вступить, если вечно отец в ответе
И за ту, что сомлела под взором его влюблённым,
И за тех, кто решились ему навязаться в дети.

Что до женщины – имя её я уже не вспомню,
Да и мифы твердят, что она порожденье мифа.
Это правда, должно быть: спускаясь в каменоломню,
Тихой ласки любовной бояться начнёшь, как тифа —

Наломаешься за день, то землю творя, то воду,
Свет от тьмы отделяя, зверьё порождая кучей,
Да потом человечью породу вводя в природу —
А порода такая, что круче змеи гремучей, —

Ну и там начинается: грех на грехе, да войны,
Да предательства разные – банда иуд пасует! —
Да такие забавы, которых лишь те достойны,
Чьи портреты кровавые сам сатана тасует,

Да блатные манеры, да свора паскуд у власти,
Да сиротские слёзы, кипящие в глаз лагунах,
Да сплошная шпана, что катает во рту как сласти
Судьбы сотен святых, чьи следы не найдёшь и в рунах,

Да тоска моя злая – зачем я за это взялся,
Будто дурень последний, не знающий, чем заняться! —
Вот о чём размышлял я, пока под дождём шатался,
Что из тех был дождей, каким неоткуда и взяться…

Убийственная прямота,
Пронзительная чистота,
Бестрепетная простота
И стержневая честность та,
Которой нет замены в речи
И на письме, в один присест
Ложатся как свинцовый крест
На хрупкие поэта плечи,

А если нет – то виртуоз,
Который ловко слов обоз
Себе в приварок обращает —
В себя влюблённый стихоплёт,
Богемной плесени оплот —
И чем дороже переплёт,
Тем суть стремительней нищает.

Об этом не надо вроде – ну
На что тут свет проливать?

Они сражались за Родину.
Ей было на них плевать.

Военные фотографии
Желтеют от старых слёз:
Вселенную делят мафии
Не в шутку, вполне всерьёз,

И грязь окопная жирная
Аж наполовину – кровь.
И где ты бродишь, надмирная
Бестрепетная любовь? —

Конец положи гонениям
На свет, что пасёт сердца!

Подобны сквозным ранениям
Глаза моего отца.

Мама мыла раму.
Рама била маму:
Ветер в наше дул окно —
Маме было всё равно.

Маму рама била.
Мама тихо выла:
Папа где-то кочевал,
Дома он не ночевал.

Я глядел на маму,
Не вникая в драму,
Я плохим ребёнком был —
Маму с папой не любил:

Редко целовались
И всегда ругались,
И смотрели на меня,
Как на корм, что не в коня —

Корма много вроде.
Конь – не враг природе.
Но в коня не лезет корм
Вопреки канонам норм, —

Вывод сделан смело:
Значит, в корме дело!
Это я всему виной,
Это всё не так со мной:

С мамой спорю вечно,
Папу злю беспечно,
И, короче, сделал я
Так, что кончилась семья:

Папа баб тасует,
Мама депрессует,
Мне при этом – всё равно,
Я смотрю себе в окно:

Вымытое мамой,
Стало тёплой самой
В небо прорубью оно,
В небе крутится кино,

В главной роли – птицы,
Солнышка крупицы,
Капли, листики, трава,
Звёзды, что видны едва,

Облака, деревья,
Всех ветров кочевья,
Тени, радуга и свет —
Всё, чего в помине нет

В нашем доме хвором,
Где сидим по норам
Все мы трое, как враги.

Вот такие пироги.

…опять мы с тобой, родная, не там, где встречает нас
Событий и мест густая безмерно вязкая взвесь:
Ведь между вчера и завтра – не означает «сейчас»,
А между «было» и «будет» – не означает «здесь»,

По нашим координатам никто не найдёт следы,
Рисующие пунктиром никем не пройденный путь:
Оставить другим хоть что-то – бессмысленные труды,
Оставить себя живыми – наверное, в этом суть.

Мы делаем всё, что можем, а что мы можем – вопрос,
Ответ на который спрятан от нас самих навсегда —
Гудит за окнами ветер, натянутый, словно трос,
Что призван не дать расстаться двум крайностям —
«нет» и «да» —

И мы с тобою, родная, в зазоре меж вечных двух
Враждующих ипостасей ведём себя как болты,
Скрепляющие пространства и времени плоть и дух,
И я уже вырван с корнем —
но есть, слава богу, ты.

Я главный герой кино – любого, что я смотрел,
Все книги, что я прочёл, написаны про меня,
Не то чтобы я пострел, который везде поспел,
Всё дело, конечно, в том, что дыма нет без огня:

Ведь кто я, если не дым? – Растаю в урочный час,
Следа не оставив там, где всем давно надоел,
Пронзая горечью то, чем каждый дышал из вас,
Въедаясь вам всем в глаза, как будто сто лет не ел,

Рисуя, забыв про стыд, узоры и миражи,
Которые выдавал за правду за годом год,
Пропитывая насквозь Вселенной всей этажи,
Чтоб верили твёрдо вы в размеренный ход погод —

Дождя, мороза, жары, порханья ветров семи,
Метелей, прохлады, гроз, припадков осенней тьмы —
Ведь были же вы должны казаться себе людьми,
Терзая сердца тоской и жаждой мысли – умы? —

Так кто я, если не дым? – Спасибо, что был огонь —
Придуманный тоже пусть – не шарься в моей судьбе —
Молчи про моё кино. И книги мои не тронь.
И где ты главный герой – туда и шагай себе.

О том, чего нельзя сказать,
Я вспоминаю без обиды,
Когда пытаюсь указать
Координаты Атлантиды
Тому, кто бороздит над ней
Солей кипящие растворы,
Смеясь над сонмищем теней,
Со мной ведущих разговоры.

О том, чего нельзя сказать,
Я вспоминаю без печали,
Когда пытаюсь наказать
Тех, кто печаль и накачали
В бездонный ров моей души,
Что тянется подобно шраму —
Куда? – увидеть не спеши:
Не зря картина носит раму.

О том, чего нельзя сказать,
Я вспоминаю без тревоги,
Когда пытаюсь предсказать
Неподведённые итоги
И всем дорогам доказать,
Что их прокладывали ноги,
А не они, дороги, им,
Ногам, проводниками были —
А впрочем, небыли иль были
Мы там добыли, где долбили
Твердь бытия на тучи пыли,
Чтоб нас потомки не забыли,
Решать, наверное, другим —
Тем, кто прицел-прищур не сбили
И руку не спеша набили
На том, что головы рубили
Благим намереньям своим.