Нина Русанова - Девочка, ты где? НЕдетские рассказы – 2. Стихи

И всё, конечно, из-за этих «жуфских» тапочек! То есть, конечно, не самого Жуфа тапочек – сам-то он в тапочках по школе не ходил – в ботинках ходил, как все нормальные люди! И на тёмной подошве. Между прочим.

А из-за тапочек Венькиных.

Это в них он запнулся – ведь у тапочек подошва слишком мягкая! – и полетел со всей силы, и ударился затылком о пол так, что загудели стены и задрожали перекрытия!.. а потом стало тихо-тихо.

– Веня! Венька! Венечка!! Вставай!.. – сначала закричала, а потом испуганно запричитала Катя во внезапно обступившей их со всех сторон тишине. Тишине шерстяной. Войлочной. На светлой подошве.

Никто уже не смеялся. Тишина напряжённо посапывала.

Катя быстро поднялась сама и бросилась поднимать несчастного.

Ведь ей вовсе не хотелось его ронять! Ни ронять, ни ударять, ни бить – ничего из этого не хотелось ей! – они ведь играли! Ведь это же они всё в шутку!

Но учительница была иного мнения.

Когда Веню наконец подняли и привели в класс – и, надо отдать ему должное, он совсем не плакал, совсем-совсем! а только морщился, ведь ему было очень больно!.. – учительница, увидев Венино бледное искажённое страданием лицо, ахнула и всплеснула руками:

– Веня, что случилось?! Что с тобой?! КТО?!..

– Это Кислова… – услужливо подсказало некое лицо из одноклассников. Думая, очевидно, что сама «виновница» сознаться не догадается.

Но в подсказке не было необходимости.

– Это я… Это мы… Мы играли!.. И он упал… Я не… Я нечаянно!.. – поспешила объяснить Катя, трясясь от страха и заикаясь.

– Да как ты МОГЛА?! Да ты ЧТО?! Да ЗНАЕШЬ ЛИ ТЫ?!.. – закричала на неё учительница. – Да он и так весь БИТЫЙ-ПЕРЕБИТЫЙ!!

И это было чистой правдой. Катя знала. Да, бедный Веня и так был весь, как сказала учительница, битый-перебитый: не очень ловкий мальчик, небольшого роста к тому же… – ему постоянно доставалось. Нет, никто не обижал его специально. Но вот, например, недавно – прямо на Катиных глазах! – мальчишки играли: один, стоя у стены, должен был другого ловить. Ловили как раз Веню. И тот, кто должен был его поймать, в последний момент возьми да и увернись! Возьми да и отойди в сторону! Возьми да и не поймай! В шутку, конечно же! А Веня возьми да и ударься лицом о стену. И…

…прощайте, передние зубы! Ходил теперь бедный Веня с одними их обломками.

Веню было очень жалко. А теперь ещё и это.

– Да что же я его РОДИТЕЛЯМ скажу?! – кричала учительница чуть не плача и всё «плеская» руками.

Катя не знала, что можно было бы сказать Вениным родителям.

– Да знаешь ли ты, что его МАМА?!.. – не унималась педагог. – Да знаешь ли ты, что его мама УЖЕ?!.. – она так и не смогла докончить фразу. Видимо, и сама не знала.

Не знала и Катя. Но, хоть и не зная наверняка, «что» там Венина мама «уже», «о чём-то таком» всё же догадывалась. И от этого ей было страшно. И стыдно. Ведь она никогда никого не била. И не роняла. Даже в шутку. Даже случайно. Даже нечаянно. И вот на тебе! Уронила! И теперь не знала, как исправить случившееся. Вернее, знала, что исправить уже ничего не исправишь: ни зубы Вене новые не вставишь, и не отрастут они (Катя и за них чувствовала свою ответственность – ведь на её же глазах они «выбились»), ни голову разбитую вот так сразу не вылечишь (хоть голова-то у Вени как раз на месте и целая – даже крови нет, просто болит сильно… сотрясение, наверное), ни новую здоровую, которая сама бы следила за тем, чтобы её незадачливый хозяин не падал, не приставишь.

И Кате так жалко стало бедного Веню – ужасно жалко! ещё жальче, чем раньше: и так без зубов, а теперь ещё и с головой битой! – жалко до слёз… Хоть сам он и не плакал – ни тогда, ни сейчас.

Зато по Катиному лицу – вот уж кто плакал! – слёзы катились градом, лились рекой (и позже некто будет вспоминать-смаковать: « Как ты ревела, Кислова! Как ты реве-е-ела !»).

Она уже хватала ртом воздух, как будто вот-вот захлебнётся.

Господи! Да она ведь – не нарочно! Она ведь – нечаянно!

– По… простите меня, про… пожалуйста!.. Я… я… я не хо… хоте-е-ела!..

Но ни Катино чистосердечное признание, ни её раскаяние, ни слёзы, перешедшие уже в бурные рыдания, не только не смягчили мудрое и чуткое педагогическое сердце – казалось, они ещё больше распалили его:

– ВОН!! ВОН ИЗ КЛАССА!! – грохнуло как гром среди ясного неба (впрочем, вовсе уже не ясного, а хмурого, местами весьма дождливого, грозового).

Дети оторопело притихли.

– МАРШ ЗА РОДИТЕЛЯМИ!! ЖИВО!! И БЕЗ НИХ В ШКОЛУ НЕ ВОЗВРАЩАЙСЯ!! – гремело-неслось Кате вдогонку.

Потому что она уже бросилась – «вон из класса»!

Она даже не поняла, как это случилось – просто – вдруг…

Бегом! В рекреацию!

Из рекреации – в коридор!

Из коридора – на лестницу! Один пролёт! – другой! – третий!.. Скорее! Скорее! Бегом!!

Не чуя под собой ног, скатилась по безлюдной лестнице и через тихий пустой вестибюль – ведь урок уже начался – кинулась ко входной двери… И, когда она ещё только бежала к ней, когда только подбегала, приближалась, ей навстречу – будто в замедленной съёмке – из-за стоявшей в вестибюле парты стала подниматься какая-то тёмная фигура…

А пока поднималась – тоже медленно, как будто во сне, – округлив почти до совиного размера глаза, произнесла-прошелестела – на одном бесконечном выдохе:

– Девочка, ты куда?..

Это был кто-то из дежурных – всегда оставалась пара учеников, стороживших на входе и во время уроков по принципу «всех впускать, никого не выпускать».

Но Катя не ответила, она уже налегала руками и грудью на тяжёлую стеклянную створку…

Она уже открывала их, эти двери, ведь их было две: одна!.. потом тамбур… вторая!..

И вот уже она «на воле» – скатывается, слетает вниз по ступенькам: раз, два, три, четыре, пять!.. Бегом! Бегом! Скорее!!

Она бежит через школьный двор, пересекает его и, выбежав из ворот школы, оказывается на бульваре, после чего ей предстоит перейти дорогу – улицу… одну! затем ещё бегом – другую!

И вот уже Катя на горке! И с неё виден её дом!! И ведущая к нему дорожка! Наискосок – мимо детской площадки и старой тропарёвской берёзы…

И Катя бежит! – летит! – по дорожке!! – мимо детской площадки и берёзы – такой солнечной! – тончайшие ветки её все в мелких бледно-жёлтых листочках… – плакучей…

Летит, как поросёнок Пятачок со своим зелёным шариком! Только без шарика…

Но зато в красных вельветовых тапочках на шнуровке и на мягкой светлой подошве…

И без куртки. И даже без кофточки своей!! – красной шерстяной… Ведь директор запретил…

Хорошо ещё, что не так холодно – а ведь уже осень…

Катя бежит! – летит!! – не разбирая дороги и не ощущая собственного тела! – а ощущая только его – этот полёт!! – и этот осенний воздух – свежий, лёгкий и вместе с тем упругий и плотный – странно, непривычно и одновременно приятно холодящий руки и грудь сквозь тонкую ткань коричневого платья… – и плачет.