Виктор Ростокин - Ожидаемое забвение

Когда вконец мы одуреем
От кривотолков, лжи… Для нас
Позорной, неминучей смерти
Грядет неотвратимый час.

Россия борется? Россия победит?
Хотя и нет войны кровопролитной.
Россия то идет. А то летит
Над миром сумасбродным жалко-прытко.
Идет. Летит. А вот уж и стоит.
То ль в замешательстве. То ль в упоенье.
Иисус Христос с небес святых глядит
В смиренье, с удивленьем и сомненьем.
Она о том не ведает, проста
И далека от высшего свеченья.
Она сама сошедшая с креста,
Спытавшая великие мученья.
Прости ее, Господь, и обойми
Рассудком воскрешенного знаменья,
Огороди от «праведной» войны,
От крови, от всесветного отмщенья.

Объято благовонием пространство,
Плывет Земля – божественный цветок,
И солнца лепестки-протуберанцы
Заполонили праздничный восток.
И слышится смиренная молитва.
Уста отверзлись… Сам пришел Христос!
Народов всех остановилась битва,
Час осиянный в мир Господь принес.
Сложили в долах воины оружие,
Вернулись к женам, детям, к очагу,
И выпили вина они из кружек,
И каждый молвил: «Душу сберегу…»
А Пасха восставала, набирала
Всевышней Воли, ветер гнал волну
В небесном плесе… И волна играла,
Расплескивая щедро синеву.
Кому узреть дано – узреют Диво,
В полях, селеньях воцарится тишь.
Родится девочка – ей быть счастливой?
Родится мальчик…
…Ты не плачь, малыш!

Умирают односумы,
Кто рожден в канун войны,
Унося клубок посулов
Непорядочной страны.

Люд простой и горемычный —
Комбайнеры, шофера.
Язва. Аденома. Грыжа.
Стужа. Чичер. И жара.

Не отгрохали хоромов,
Не катались с ледников.
И не знали они, кроме
Званья русских мужиков.

Те, кто жив еще, – терпите,
И воздастся Богом вам.
С внуком мультики глядите,
Пейте травку «по часам».

А кого похоронили,
Я со свечкой помолюсь.
Ничего вы не просили,
Обещали вам, сулили…
Вас еще помянет Русь!

Храмы, церкви, и молельни,
И кресты до облаков
Строят шибко и возводят
Повсеместно, без разбора…
А какой же в этом толк?
Ведь безбожником народ
Был, и ныне он безбожник
Поголовно на Хопре,
На Печере, Енисее,
На Камчатке, Сахалине…
Для него превыше нет
Самогонки, разгильдяйства,
Мата, драки, грабежа.
А иконок сколько, свечек
И лампадок, всяких книг
О святых и об Иисусе…
Аж рябит от них в глазах!
А народ не покупает.
«Тратить деньги не пристало, —
Говорит, – на ерунду!»
Как же надо понимать?
Парадокс, абсурд, ей-богу,
Получается! Наверно,
Этот редкостный феномен
Будет полностью разгадан
Через много-много лет,
Когда примет очищенье
Русь от всех грехов позорных,
Когда русская душа
Возродится и воскреснет
На благой житейской ниве,
Напрочь зло искоренив,
Хлеб и песню ставя рядом
С ликом светлого Христа.

Остановился. И заплакал.
Наверно, трудная судьба.
Я подошел: «Избили в драке?» —
«Да если б так, то – не беда». —
«Жена, выходит, изменила?» —
«И это я бы перемог». —
«Какая ж одолела сила?» —
«Об этом ведает лишь Бог».
Вздохнув, он помолчал немного,
Сказал: «Теперь и жизнь – не в жизнь.
Я шел к нему одной дорогой,
А Он другой… И разошлись».

Когда проступок совершен
И ты в раздумье погружен:
Весь белый свет об этом знает,
Тебя сурово обличает,

Готовит наказание тебе.
И жизнь уж вспять не повернуть судьбе.
А ты один. И ночь бессонна,
Из крана капает вода,
И за окном рокочет крона,
Что не отступит уж беда,

И ты приткнешься в угол Божий,
И до зари проплачешь ты.
И кто неведомо поможет
Взглянуть на вещи с высоты.

И белый свет прольется в душу
И благодатью окропит,
Пока ты небо не порушил,
Пока грозой ты не убит.

Неудачи. Жесткие срывы.
То кромешная тьма. То тупик.
Ты тягаться с судьбой до надрыва,
До смертельного вздоха привык.

И не мыслишь: грядут перемены,
И не ждешь послабленья себе.
Так натянуты нервы и вены,
Что спасенья не видишь в мольбе.

Но неведома сила вмешалась
И обиду, и злость отвела.
Ну а что на замену осталось?
Ты обронишь: «…как сажа бела…»

Неудобная сердцу неловкость
И отнюдь не победная блажь,
Безнадежно глухая далекость,
Непотребный житейский багаж.

Было горько. А стало вот сладко,
Как от нежных сережек вербы.
Постоишь. И пойдешь… Но с оглядкой
На возможность ударов судьбы.

Меня ужалили слова:
«Отрава есть у вас для кошек?»
Хоть горечь их и не нова,
Но сердце на кусочки крошит!
Конечно, продавец нашел,
Коль торговал одной отравой,
Растолковал он, как и что,
Имея, знать, на это право,
Как и другие по другим
Делам и скабрезным, и темным.
Россия спряталась за грим,
Россия стала вероломной.
…Со свертком женщина ушла,
Ушла, улыбкой озаренной!
С ней кошка много лет жила
В одном жилье с одной иконой.
И вот каков ее конец,
Нелепая какая штука!
Останови беду, Творец,
Чтобы вдвойне не стало жутко.

Скучно живем, бестолково,
Прячем глаза в воротник.
Стало бессмысленным слово,
Высох народный родник.
Всюду бурьян и колючки,
Змеи и крысы снуют.
Тащат за шиворот крючья,
Вороны в темя клюют.
Купли-продажи. Разборки.
Плачет малец под окном.
– Кто ты?
– Поганец Егорка.
– Родина есть ли?
– Детдом.
– Что тебе надо? Колбаски?
– Нечем мне грызть колбасу.
– Иль рассказать тебе сказку?
– Сказки видал я в лесу.
– Может, рублишко?
– Не надо,
Видишь, в кармане дыра.
Я полежу у ограды.
Смертная, дядя, жара.

Жил на свете простодушный Витя,
Раздавал, сам ничего не брал.
Он носил из толстой пряжи свитер,
Кто связал, об этом он не знал.
Уж давным-давно он был ребенком,
Шестьдесят ему… а он дитя,
Телом бледен и ужасно тонок,
Шепчет: «Вихри снежные крутя…»
Только эту строчку он запомнил,
Значит, в школу тоже он ходил
В хуторок соседний через поле,
Мимо скопищ праздничных могил.
Он всегда, сближаясь со кладбищем,
Матери завидовал, она
Спит в земле, там безопасней, тише,
Там бульдог (с клыков течет слюна!)
Не рычит, с разбега не сбивает
С ног и не елозит по груди
Мордой слизистой… Там защищает
Душу Бог. А Витя – во плоти…
Но осталось ждать совсем немного,
Может, год, а может, три денька.
Словом, как расколется над долом
Высь… И огненной волной река
Из отверстого вдруг жерла хлынет
На сробевший мир, как мщенья знак.
Витя засмеется… И остынет.
Перед тем свой грязный сжав кулак.
Так спасет он бабочку лесную —
Завязь новой жизни на земле,
Он ее в сознанье нарисует:
Лето, Божья Матерь на крыльце…