Виктор Ростокин - Ожидаемое забвение

И ты доволен будешь хлебной крошкой,
Смиришься с тем, что брат твой негодяй
И что ночуешь в продувной сторожке
Заказан путь тебе в небесный рай.

Говорим: «Расстался с детством».
Говорим: «Расстался с юностью».
А в душе тепло от света,
А в душе музы́ка струнная.
Не расстался… не расстался…
И не следует расстраиваться,
Мы такими же остались,
Как в двенадцать лет, как в двадцать.
Только лишь морщинок много,
Ковыля белее волос.
Это жизни путь-дорога,
Непогоды темь и морось.
Искушение, борение —
То земной судьбы накал,
Чистой совести веление.
Так Господь нам завещал.
Ну а старость… Я, к примеру,
Редко думаю о ней
В день цветастый и в день серый
Без навязчивых затей.
Но бывают в жизни «окна»,
Когда гнет спадет с души,
Словно из лучей я соткан,
Настроенье, хоть пляши!
Хоть козленком мекекекай,
Заливайся соловьем,
Босиком вприпрыжку бегай
Под искрящимся дождем!
И я бегаю вприпрыжку,
Руки к радуге тяну.
Вечереет. Рядом с вишней
Я любуюсь на луну.
А когда иль днем, иль ночью
Час прощания придет,
И родня вся захлопочет,
Заволнуется народ,
Страх от глаз чужих не спрячу
(Он до донца наяву!),
Как младенец, я заплачу,
Маму… маму позову
Тонким голосом, неброским,
И не без обильных слез.
С неба будет по-отцовски
На меня взирать Христос.

Шел год в стране 2020,
А может, нет… Но точно в декабре
Был президент наружностью усатый,
И пистолет при нем же в кобуре.
До этого служил простым солдатом
То ль в Никарагуа, то ли в Мали.
И вот он президент! Видать, по блату!
И все пошло кулем-мулем вали!
Звезду рубиновую из Кремля продали
Какому-то из Штатов богачу.
За так японцам всю Сибирь отдали,
Мол, им ее освоить по плечу.
Еще отдали Мурманск Абрамовичу,
Он там медведей белых разведет,
Научит петь (ведь это дело стоящее)
О том, что русский квелый был народ,
Безропотный, послушливый и пьяница,
Он как-то без войны сошел на нет.
Остались в избах за кривыми пряслами
Калека, старики и кот Секрет,
Который в соответствии с сей кличкой
Мог разгадать, когда грядет беда.
Старик к нему:
«Газ будет?»
И тот с печки
Сказал:
«Не будет газа никогда».
Мяукнув, он продолжил предсказанье:
«И нефти скорый близится конец!»
Запричитала бабка:
«Наказанье!»

А дед, на плечи кинув фуфаец,
В чулане взял забытую веревку,
Которою сналыгивал быков
В старинные лета, при той хрущевке,
Когда зимой не обойтись без дров.
Вернулось презабавнейшее время!
А кот себе наяривал с печи,
Он предрекал, что кочет клюнет в темя,
Хоть караул на белый свет кричи!
Он предрекал, что Волжская плотина
Разрушится, провалится в разлом,
На месте моря будет киснуть глина,
И комары летать, рождая гром.
Еще, зевая, кот мяукнул странно,
Что президент совсем не президент,
А робот, видно, засланный с Урана,
Нам, россиянам, вроде б как презент.
Но бабка, в одиночестве оставшись,
Не слушала облезлого кота.
Каб дед не стал бы без вести пропавшим,
Иное все – пустая маята.
Она чугун заправила картошкой,
Глядь, а варить-то не на чем ее —
Пригрубка нет. Печник почил Лукошкин.
Заголосила бабка: «Ой-ёй-ёй!»
Заголосили и в соседних хатах,
Во всей деревне, в деревнях других,
По всей России, сказочно богатой.
…На том и я печальный кончу стих!

Старость дается для чудачеств и беспечности,
Для целого ряда ошибок безвинных, смешных,
Чтоб ты со счастливой улыбкой отправился
в Вечность
И в долгом пути не встречал бы подъемов крутых.
Играй. Спотыкайся. От восторга мальчишкой,
Как лошадь, стегай лопухи хворостиной, кричи!
Головой покачает понятливо в небе Пречистая
И дланью взмахнет – воссияют высоко лучи.
Ибо в жизни прошедшей ты пленником
был суесловья
И кормильцем. Но после отвергли тебя!
И ты шел, помечая дороженьку
собственной кровью,
Не виня никого за тяжелую долю, никого не губя.
И дошел, и до дней убывающих дожил,
Света белого край. Там гроза или поле горит?
Ляг на землю, старик, ты в пути ломовом
обезножил,
Вон звезда занялась, на тебя так приветно глядит.

Такой уж этот возраст – старость:
То возле булочной вздремнешь,
И кто-то явит к тебе жалость —
Подаст копейку, ты возьмешь.

То вдруг озоровать потянет,
Пристанешь к барышне репьем
И назовешь ее ты Таней,
Пройдетесь пять шагов вдвоем.

Иль учудишь еще смешнее,
Прилюдно (воцарится тишь),
Задравши ноги попрямее,
На голове ты постоишь.

И вот намаявшись изрядно,
До дома еле добредешь,
А бабка спросит: «Че ж так рано?»
Ты сбрешешь: «Дак начался дождь».

По кустам шныряют бомжи,
Ищут прошлогодний снег.
А в кустах зарыта бомба —
Злой «подарочек» для всех!

А старуха-мать в окошко
Все глядит, глядит, глядит.
Не идет родимый Прошка —
Где-то под кустом сидит.

Прошка был когда-то крошка,
Била ложкой, чтоб умнел,
Увела иная стежка,
Сам, как видно, так хотел.

Сам не сам… А нету рядом,
Нет кормильца. Плачет мать,
Что ее сынок-отрада
По людским наветам – тать!

Для нее же он поныне
Всех родимей. Ой-ой-ой!
Вон окошко вянет, стынет,
Замутилось бахромой

Снежной… Бабушка вздохнула,
Сердце сжал внезапный страх,
Бомба в этот миг рванула
Там, где сын сидел в кустах!

Если это не со мной,
A с каким-нибудь соседом…
Я веду его домой,
Утешаю: «Ты не сетуй!
Отоспишься – голова
Одуванчиком воздушным
Станет…» Знаю сам, слова
Исцелить не смогут душу.
Он проснется… будто он
Хочет выбраться из ада,
А вокруг содом и звон,
Взрывы бешеных снарядов.
Будет он взывать: «Жена,
Протяни свою мне руку!»
Не жена, а сатана
Будет длить его докуку
До горячки, что белей
Наркотической мучицы.
Хохот, возгласы: «Налей
Напоследок… не водицы!»
И к купели смоляной
Пусть идет за чертом следом!
…Если это не со мной,
А с каким-нибудь соседом.

Ни зубов, ни волос, ни потенции,
Белый свет, как разбитый кувшин.
Враз состарилась интеллигенция
Без борений, предвзятых причин.