Владимир Мавродиев - Красный лист

Октябрь! Златою сединой
блестит осокоря верхушка.
Печаль, осенних дней подружка,
подружит, видно, и со мной.

Ещё лесок за Волгой рыж,
и взгляд реки спокойно-синий,
но по утрам на склонах крыш
серебряно искрится иней,

и как-то пусто во дворе.
Под лавкой кот о лете тужит.
Словно букашка в янтаре –
листок внутри замёрзшей лужи.

Октябрь! Он вроде брата мне:
любезный друг и собеседник.
Он грустью душу мне засеет.
А всходит радость по весне!..

Легко слетает с лип листва.
По ней бродить весь день отрадно.
Но горизонта тетива
натянута так беспощадно!

Ещё момент, ещё чуть-чуть,
еще как будто есть надежда,
но – полетят, не дав вздохнуть,
на землю стрелы первоснежья!

И вмиг – иное на уме,
на сердце новая отрада.
Ты улыбаешься зиме,
как будто так оно и надо.

И, дело тайное верша,
в который раз, на удивленье,
не плачет, а поёт душа
над вечным чудом обновленья.

…И звёздной высоте
сиять теперь не скоро.
Метель,
метель,
метель
заполонила город!

Ледышками звеня,
гуляет и скандалит
зима,
зима,
зима
морозно-молодая!

Скучаешь – нос в стекло,
потом чаёк, постель.
Не слишком ли тепло?
А ты
шагни
в метель.

Проспект огнями жёлт,
моргают этажи.
Ох, зимушка!..
Держись –
до сердца обожжёт!

Крутей она, лютей,
пощады нет, прощенья.
Как взрыв и очищенье –
метель,
метель,
метель.

Вечерняя заря щедрее стала,
жаль, что закрыт домами горизонт.
Пустым трамваем полночь уползёт,
и темнота навалится на шпалы.

Покажется, что узок лабиринт
кварталов хмурых для порыва марта,
для птичьего, что грянет скоро, гвалта,
для ветра, что размашисто летит –

из поймы, из очнувшихся степей,
где цвет лазорев талины напился,
где прошлогодний высохший репей
в надежде вдруг воскреснуть притаился…

Но день придёт. И робкая весна
тебя, как будто невзначай, заденет,
и в сквере посинеют сразу тени,
ворвётся в душу зыбкая волна!..

К весне шагнув, поймёшь, светлея, ты:
в людских сердцах ей тесно не бывает,
и что тобой уже повелевают
сосулек хрупких тонкие персты.

Как тиха, как бела и свежа
эта ночь – мимолётная милость.
То безгрешная чья-то душа
ненадолго с небес опустилась.

Снег слетает – немая краса,
тонкий запах неведомой дали,
и мерцает, как искры в глазах
у любимой когда-то мерцали…

Выйди, выйди, пройди, чуть дыша,
там, где ночь серебра накрошила.
Пусть на миг затоскует душа
от утрат и от давних ошибок.

Пусть она, без тебя не вольна,
тихим светом печали остудит.
Пусть не станет безгрешной она,
но хотя бы грешнее не будет…

Рябина, берёза, сосна.
И в Латвии лес, как в России.
Туманы луга оросили,
зари наплывает волна.

Над Юрмалой сосны молчат,
в них думы живут вековые.
Предчувствуя дни штормовые,
голодные чайки кричат.

Седого залива озон
щекочет дыханье прощально.
Стоим, запахнувшись плащами, –
окончился летний сезон.

Теплынь дочерпали до дна,
последние травы скосили.
Назавтра проснёшься в России –
рябина, берёза, сосна.

Состав, заикаясь, дрожит,
взбираясь на жёлтое взгорье.
Рязань… А Балтийское море
никак не отхлынет с души.

Окно открываю – тепло,
грибные летят перелески.
Но бьётся в окно занавеска,
как юрмалской чайки крыло.

И кажется теперь,
что ничего не надо.
Твоей душе сродни
безветренный залив.
Под соснами живёт
текучая прохлада,
лиловая чуть-чуть
от гаснущей зари.

Ты этого желал,
суеты ненавидя? –
у моря посидеть
иль в парке на траве.
Благодари судьбу,
всё вышло
в лучшем виде:
целительный покой,
он снизошёл к тебе.

Куда ж, однако, деть
проклятые привычки?
Ночами ты встаёшь,
выходишь на балкон.
Проносится гудок
внезапной электрички,
и тянется твой взгляд
за красным огоньком…

Ну что, скажи, с тобой?
Зачем, ответь, такое?
Смешон в конце концов
твой тайный самосуд.
Ну чем тебе не мил
аквариум покоя? –
свежайшая вода,
и ко́рма принесут.

Поплавай, помолчи
среди цветных ракушек,
представь, что ты в реке
и стёкол нет вокруг.
Понежься на песке,
и пустячки послушай,
и выпусти копьё
из полусонных рук.

Всего лишь двадцать дней,
и снова всё вернётся:
дороги, суета, недлинные рубли.
Непрочное стекло
привычно разобьётся,
и в реку хлынешь ты,
почуяв плоть земли.