Владимир Мавродиев - Красный лист

Ночь тревожней, темень круче,
ветви бьют ограду.
Поползли по небу тучи,
тучи-звездокрады.

Затрясло подросток-сад
властною рукою.
И не пробуй описать
на листке – такое!..

Скажешь: ветер, мол, ревёт
и летает пылко –
он шутя строку порвёт,
как простую былку.

Стёкла домика дрожат,
зашипели щели…
И наполнена душа
гулом восхищенья.

Яблоки на травы ахнут,
и в разливе темноты
до утра колеблет август
синеватый звон звезды.

На мальчишечьи наскоки
по глубинам дачных кущ
снисходительно на зорьке
август смотрит, всемогущ.

У него плодов – палаты,
впрок набиты сундуки.
На проточных перекатах
шевелятся плавники.

Во́лны алые плантаций,
в ежевике берега.
Спелых ос незлые танцы
и упругие стога.

И в богатом устье лета
опьяняет мысль слегка:
может,
пойма впрямь несметна
и щедра на все века?

Но, вдыхая запах сена,
снизойди увидеть зло:
рванью полиэтилена
пол-округи замело…

И заброшенному саду
так, как даче, не цвести…
Заводскому ветру-яду
не заказаны пути…

Хорошо – про вечер синий.
А про чёрный сохлый пруд?..
…Слёзы сломанной осины
по щекам – твоим! – текут…

В свете стеклянном ноябрьской зари
лебеди сели на серый залив.
Будто сединки на стылом виске –
поздние лебеди на Тумаке.
Время багряное, ты отсияло…
Корни свисают с продутого яра.
Тихо под сенью дубравного грота,
ночь – до позёмки и день – до отлёта…

В катере малом мы, как в колыбели.
Катеру завтра – в затон до апреля:
кашляют поршни, насквозь просквозило,
ходка последняя, кончились силы –
только он вида нам не подаёт,
тащит ноябрь за собою, как плот.
Тащит, бокаст, старомоден немножко –
«МО» на борту, ну а ласково – «мошка»…

Мимо – коса, без лодчонок, пустая…
Мимо – залив, где тревожится стая.
Мимо – в дымках, как в платках, деревушки,
мимо – воро́ны, предзимья пастушки…

…Странные нынче в природе порядки.
В детстве – у каждой тропы куропатки.
Стоптаны тропки… Но, бог мой, как в сказке, –
там, где протоки замаяны в ряске,
где измесили машинами берег, –
стая весною слетает на ерик!..
Нам бы о том призадуматься надо:
что за нисходит награда, отрада?
Там, где изломаны ивушек руки, –
стая, как совесть, белеет в округе…
…День до отлёта, ледок на песке.
Что за судьбина в чужом далеке?
Что там, на склоне дороги неблизкой:
пёрышки холить в теплыни кенийской?
Если ж – на мёрзлые камни, на дно… –
в памяти нашей им жить всё равно.

Века вулкан… Но сквозь пепел и тучи
чистый к земле пробивается лучик –
лебеди снятся. Природа мудра:
кинула горстку красы и добра.
Чтоб ощутить нам хоть малость вины.
Чтобы душа дожила до весны.

Умолкшие деревья,
осенняя вода.
Прощальное горенье
кленового листа.

Сутулят молча плечи
высокие дома.
Наверно, станет легче,
когда придёт зима.

Зачем же мы, нахмурясь,
опять глядим туда,
где жёлтой обернулась
зелёная звезда?

Зачем теплыни просит,
предзимьем дорожа,
не отпуская осень,
притихшая душа?

Ведь белыми ночами
растают, словно дым,
все старые печали
под снегом молодым.

Да, видно, всё не просто,
попробуй разберись…
Да всё не оторвётся
от сердца красный лист.

Сникает, угибается трава
белесым утром на просторах поймы.
Октябрь, снова встретились с тобой мы,
скажи и мне прощальные слова.

Листок багряный тихо урони,
ведь хоть один листок, он мой по праву.
Октябрь! – золотая переправа
из дней прекрасных в сумрачные дни.

В лесу туман упруг, как спелый груздь,
бредут ко мне здесь запахи земные.
И не нужны красо́ты мне иные,
когда душою в пойму окунусь.

И там, где, чуть касаясь рос рассветных,
как сердце леса – озера овал,
не просто листья опадают с веток –
летят ко мне багряные слова…

Ноябрьский лес сияет наготой.
Отплакал ясень, присмирели ивы.
И сохлых трав медлительный настой
во власти неминуемой отлива.