Ян Вильям Сиверц ван Рейзема - Океан и каменоломни

Споры слепых династий.
Ты задрожал, экран.
Эрги суровой власти
режут живой кристалл.

Мы уплотняем вещи
в каменный институт.
Если они трепещут,
выводы прорастут.

Поздним добавят крохи,
грозен огонь поэм.
Слава грядёт эпохе
точности теорем!

Сонные водопады,
рощи, покой полей.
Царственные парады
слома великих дней.

Братья – четвероноги.
Избранных взял испуг.
Что уж мы так убоги
в смене рабочих рук?!

Не распознаем днесь
тяготы полигона.
Это почти болезнь
зеркала. Глаукома.

Но не ганзейский жар
праздников, будней года.
Вольность – ведёт пожар,
но не товар – природа!

Бросились – карантин.
Помощи, Драматурги!
Ты – золотой Пекин.
Вестники – Демиурги.

Милая полетит.
Вот уж свернулась трубкой.
И зазвучит нефрит
солнечною голубкой.

Облако. В небесах
вижу и не растрачу.
Это – её мотив.
Заново обозначу.

Бремя прихода и время отплытия.
Неколебима природа балласта.
Ты – знаменательна, горечь события.
Светоч эпохи Экклезиаста.

Или, прочнее всего, – квадратура?
Тяжесть небесного вольного круга
ищет покоя скользящего наста.
Сон и Полития энтузиаста.

Как вы задумчивы, силы творения!
Узы отчаянья и умиления.
Скрытое мужество неизменения.
И возгоняется – стихотворение:
неудержимая плотность мгновения!
Боги – дружины и хвори веления!

Велосипед пощады
стоек на ход инерций.
Но у святой Эллады
неравновесье терций.

Слишком опасны крены.
И удержаться нечем.
Вдруг возжигаем свечи.
Наши влеченья немы.

Гневны рассудки, капризны,
яростны зубы мурен.
Но у сезонов Отчизны
ищем разрыв теорем.

Нерасторопные души вокзала,
будто приюты сомы.
Множество беглое. Нам его мало.
С мерой гармоний знакомы.

Что вы и как вы, лихие коллеги,
вкруг односложной драмы?!
И заблудятся на царстве элегий
светские, резвые дамы.

Времени даже во сне не хватает,
если права не вселенны.
Или они параллельны? Светает.
Призраки, мы – откровенны.

Но не вовлечь канитель исцелений
на подтвержденье братства.
Миру растений потворствует гений.
И отвергает пиратство.

Бродит, надежды и вздохи лия,
у пирамиды раздумий Атона
дочь – воплощенье страстей фараона.
Странная радуга – это ли я?

Свиток папируса помнит ладонь.
Жар на поверхности выбитых знаков.
Так вовлекают холодный огонь
в сказочный праздник бенгальских бараков.

И набегают на спящую грудь
робкие сонмы звенящих движений.
Но испытать тишину погружений,
или прощеньем припомнить, прильнуть
к вечности сонно-небесных мгновений.
Это ли твой ослепительный путь!

Тень моя тёмный рассудок возьмёт,
примет его в колесницу погони.
Это потом завершится полёт,
и припадут удивлённые кони.

Ужас геенных стай
ширится в наши нивы.
Вырезан урожай.
Вот он удар наживы!

И сокрушенье лиц —
знаки: позор и совесть.
Тайная мысль лисиц —
тёмная биоповесть.

Ходит вокруг лакей,
или собака Динго.
Только уйти посмей
с этого поединка!

В тёмных законах заводится зверь.
Он развивается в нашей породе.
Сонно мечтаем о ясной погоде.
Но Воскресенье, как совесть – похерь!

Прячется зверь у закрытых сторон
и не стремится до срока наружу.
Так и ледок пробивается в лужу,
если в душе занимается стон.

Не оскудеет железная клетка,
не прерывается первый звонок
той глубины, что зовётся сердечной.
Ты его помнишь, любезный дружок.

Как возвещалось о нём Цицерону,
да и Сенека отчётливо знал.
Наших знамений слабеет накал.
Не поддаёмся тревожному звону.

Кто в отдалении славно слагал,
выпал в осадок на суд деревеньки.
И рассудительно гневные Стеньки
жгут по соседству сырой сеновал.

Наши события на языке,
что припасла равнодушным природа.
Падают смерчи. Но клич небосвода
не распознаем в ползущем песке.

Недра бунтуют. Огонь потрясений.
Мы продолжаем дремать в гамаке.
Наши рассудки в соседнем леске.
Их подбирает задумчивый гений.

«Ах, услыхать»! Говорили снега.
Время несётся, и близь одиозна.
Истина нашей планеты строга.
Но и оглохли в пыли виртуозной.

Это Америка или Китай.
Там, возле облака, плачет Россия.
Хаос сознания – наша стихия.
И поминаем судьбу невзначай.

Разум космический. Бьётся атолл,
будто бы волны летят на пуантах.
«Что вы погрязли в ненужных талантах?»
К нам обращается высший глагол!

Молит он нас, неродных, погодите,
бросьте заботы и дурь пустяков.
Мы повторяем, но вы не молчите.
Космос не глух. Но ответом – суров.

Нам не нужны оковы
и заклинанье пут.
Воля и дух – суровы.
Но и суров маршрут.

Это – напоминанье?
Но не моей вины.
Ведомо умолчанье —
совесть больной страны.

Наше сознанье ново
не оскорбленьем мук.
Не умирает слово,
если смирён испуг.

Нас закаляли далью,
близью не оступись!
Живы твоею сталью —
«Падая – поднимись!»

Фрэнсису Бэкону
и Шекспиру,
благодаренье мира.
Но не спешит с обновкой
друг маскировки,
пасынок конвоира,
ветренный сын эфира.

Разрешенье/запрет:
Университет
Логоса вольное слово.
Благословенна подкова
на побережье лет!

Ждёт нас порог избитый.
Чаю бы выпить в полдник!
В сопровожденье свиты
трюм пересёк полковник.

Может быть, по докладу,
или ещё повыше?
Честь отдают отряду
наши слепые мыши.

Боль твоя – не от труда.
Гимнам – коварен ноль.
Не говорите «да»
гибели светлых воль!