Ян Вильям Сиверц ван Рейзема - Океан и каменоломни

Космос и строфы – хаос?
Не объявляют пауз.
Личен или циничен?
Всё это повторялось.

Милая не потерялась.
Но и не скрылась в глубинах.
Просто смеялась, пела:
как мы свободны, смелы.

Так и летаем в долинах,
напоминая молчанье.
Бережно ты, трепетанье…

Планы атлета – в орлиных очах,
то, что вбирает, – близко.
Но колебанием на весах
не удержать софистку.

Только метафора бьёт о ладонь,
выскочки поредели.
В амфорах стынет великий огонь.
Это – печаль недели.

Долам заказано не умирать
из-за нарезок хлеба.
Благо несчастиям, чтобы понять,
как нам приблизить небо.

Синие скоро уйдут в желтизну,
красное судит примеры.
Физики помнят про крутизну,
чёрную плоть пещеры.

Кроликам – не грублю,
сонникам – выдам сдачу.
Всё я в тебе ловлю,
и оттого богаче.

Магии чёрный пудель,
формулу сотворить?
Или поможет штрудель
здраво о том судить.

Смыслов сухая нить,
взоров макет пологий.
Если бы так и плыть
в заводи аналогий.

И балаганчик, и ресторанчик,
искусствам речи открыт диван.
Спешит шарманщик, а барабанщик,
потусторонне, но попятам.

При исполненье. А самомненье
уже готовит свой балаган.
И место клято, и чувство смято.
Плутарх прилежно внесёт в роман.

Письма плодились, снималось кино
недалеко от Земельного вала.
Там, не прибежище мрачного Вала,
мы поглощали, смеясь, эскимо.

Вот, Арцибашев у тронного зала.
Что он читает. Ужель «Гетёанум»?
Или «Нитетис»? Но я не шучу.
Ручку неведомых знаков кручу,
чуть опершись на закрытый шлагбаум…

Тут же поблизости или далече
плыло родным стихотворное эхо.
Будто бы я, в удивление встречи
проковылял с бутафорским доспехом.

Пушкин заметно спешил. Маскировке,
что отдадим запоздалым нарядам?
Но не театр идёт к забастовке.
Осень уж мчится, грозя листопадом.

Я – к Александру, мол, искренно рады.
Но не спешите на наше раденье.
Что получилось? Почти что баллада.
Как говорят, – роковое творенье.

Впрочем, не выразил он удивленье.
Только добавил: «Дуэльные тяжбы».
Я понимаю – поэты отважны.
Так и ушли мы в своё отдаленье.

Когда служил в загадочном Крыму,
как сосланный забытыми веками,
ты дал обет не докучать Ему
возвышенно тревожными стихами.

Не объявлять, что страждущий устал,
и таковы жестокие пороги.
Среди своих бесчисленных опал
их не тяни на суд святой и строгий.

Тебе ль о нас? Расчётливо – и в путь.
Мол, были мы под гнётом тяжкой тризны?
В рядах своих – прости её, Отчизну.
Не проще ль выстрелом разъять свою же грудь!

Что-то изящное мне рассказала
в бденьях монашеских чудо-сестрица.
Вот уже в лондонских окнах двоится
след ожиданий воздушного зала.

Как хорошо, что живёт Пятигорский,
Штромас укрылся московской газетой.
Там, над Америкой, вечное лето
так и манит разноцветной полоской.

Вот и Каленский. Инициалы
распознаю на графическом списке.
Все мы отмечены в солнечном диске,
там, где концы совпадают с началом.

Сколько видений у милого транса.
Машут цилиндрами. Сны дилижансов,
порастресётесь на старых ухабах.
Нет у мелькающих сильных и слабых.
Наши глаголы не для романсов!

Всё это, впрочем, метанье пустое —
плачь пустоты и завет без героя.
Так уж сознание наше искрится,
милые братцы, святые сестрицы!

Покою ведомы эклоги,
а не гностическое чванство.
Диалектичен, историчен,
почто взыскую у пространства
необратимые залоги?

На почве злого хулиганства
и рядового фанатизма
слабеют духи англиканства
и сохнут розы футуризма.

Ах, милой будто бы замечен!..
Куда ты, ангельская Мери?
У старых воинов империй
высокий ум расчеловечен.

Лечу в последнем солнцепёке.
И недосуг остановиться.
А там уж прошлое толпится.
Бежать, бежать от караоке!

И вздорны схолии о славе.
Я всё ещё твержу Шекспира.
Сократ – космического мира,
он так хорош в его оправе!

Раздвинуть стол на зодиаках.
Скучать философам не должно.
Мы собрались в мятежных знаках.
И породниться нам не поздно!

«Патриа о муэрте»!
Это не мы открыли
духу мятеж безкрылий.
Грешное – не простили.
Сколь не просили Бога,
скрыта его дорога.

Мечемся ли торопко,
гоним свою лошадку.
Но насмехаться сладко.
Ту, её, недотрогу!

Через калитку, бором.
И обозрим ущелье.
За отдалённой елью
перепахали взором.

Вот уж и «Нуворишье».
Выйдем и запируем.
Не пропустить «Затишье»,
выйти на «Мировую».

Не исполаем лишка.
Выпьем и заночуем.
Неисчислимый Гришка,
Мы не тебя бичуем.

Меряю расстоянье —
говоры, красноречья.
Близится покаянье.