Александр Оленич-Гнененко - Избранное

Кольцом у корня вьется —
И скрылся в травах вдруг.
Кивает и смеется
Ему зеленый луг.

На илистом болоте,
В пару нагретых луж,
Все лето колобродит
Веселый, быстрый уж.

Похолодают зори —
В дупле свернется он,
И пусть ветра заспорят
Со всех лесных сторон.

Засыплют лес метели,
Скуют дыханьем стуж,
Но в лубяной постели
Спокойно дремлет уж.

Что за кочки возле дома?
Кем ископан огород?
Эти кочки нам знакомы—
Это комья чернозема,
Это ходы роет крот.

Он в глубоких темных норах
Под землей живет, и там
Слышен только мягкий шорох
Пробежавшего крота.

Черный крот — охотник ловкий
Он улиток и жуков
В потаенных ходах ловит
Без капкана и силков.

Все тяжелей взлетают осы,
И вянут травы и цветы,
И золотит на ветках осень
Румяной зрелостью плоды.

Осенний воздух звонок очень.
В лесу стоит такая тишь,
Что слышно, как под корнем точит
И шелушит орехи мышь.

Где паром прозрачным дымится
Поверхность синеющих вод, —
Большая носатая птица
Вдоль берега тихо плывет.

Пушистою белою глыбой
Скользит, не колебля осок,
И полон трепещущей рыбой
Под горлом просторный мешок.

Ни звука, ни плеска не слышно,
Не видно далекого дна.
Как сон наяву, неподвижно
Над глубью застыла она.

Но вдруг прошумело в осоках,
Взметнулось среди тростника, —
И лопасти крыльев широких
Уносят ее в облака.

Торжественно-серьезно
Ведет меня на лов
Старик, мой друг колхозный,
Манить перепелов.

Тропой шагает важно
Старик, а ночь тепла.
Во ржи, густой и влажной,
Кричат перепела.

Их зов неумолкаем.
Сетей не разостлав,
Телами приминаем
Шелка росистых трав.

Тростник подносит тонкий
Тогда к губам старик,
И раздается звонкий
Перепелиный крик.

И так манил всю ночь он
При трепете зарниц.
Я думал: «Стар он очень
И знает сердце птиц!

Им он совсем не в шутку
Приказывает петь.
Они идут на дудку.
А если б тут да сеть!»

Я видел: перепелки
Собрались у межи.
Я слышал птичьи толки
И сонный шелест ржи.

Еще я голос слышал:
«Теперь межа не та, —
И люди вольно дышат,
И птице — красота!..»

Без края, без границы,
Куда ни глянешь, — рожь.
Под месяцем струится
По ней живая дрожь.

Укрытый теплой тьмою,
Лежит старик седой
С соломенной дудою
И песней молодой.

Гонит осень со двора
Палых листьев позолоту.
Голубеет по утрам
В ледяной норе болото.

Над просторами полей,
Ветром выметенных чисто,
Треугольник журавлей
К югу солнечному мчится.

И рассказ про их поход,
О дороге этой длинной
Ветер бережно несет
Следом стаи журавлиной:

«Звезды светят нам в пути,
И в пути встречают зори,
И далеко впереди
Сквозь туман синеет море.

Мы летим! Курлы! Курлы!
За горами скрылись степи!»
Удивляются орлы
Журавлям в высоком небе.

На горах белым-белы́ снега,
Замела метелица-пурга.
Снег блестит осколками слюды,
На снегу босой ноги следы.
Коротка ступня и широка:
Не людская здесь брела нога.
На берлогу в лес медведь идет.
Переходит черный ключ он вброд.
И, забравшись в чащу, в бурелом,
В яму лег под самым старым пнем.
Видит он — бежит лесная мышь:
«Почему ты, серая, не спишь?»
Отодвинул прелую сосну,
Завернулся в шубу и заснул.
Над медведем мох повис седой
И качает сивой бородой.
Пролетает по лесам пурга,
Наметает белые снега.
Спит медведь, и стелется над ним
Сквозь сугроб дыханья влажный дым.

Закрутило, засвистало,
Снегом сеяло-мело,
А потом метель устала,
Горы выбелив бело.

И к утру мороз хороший
Затрещал по всем лесам.
Заковал он в лед порошу
И узором расписал.

Каждый кустик на поляне
В кружевах и серебре.
И идут в сугробах лани
Друг за другом на заре.

Проложить им нужно тропы
В этой толще снеговой
Сквозь высокие сугробы,
Наметенные пургой.

Первой лани утром ранним
Всех труднее впереди
Стену белую таранить,
Что встает на их пути.

И когда сменяться надо —
Лань с тропы слегка свернет
И в конце пристанет стада,
Отдыхая в свой черед.

Та, что следом шла за нею,
Раздувая шумно грудь
И вытягивая шею,
Пробивает дальше путь

Так, безмолвным уговором
Поделив тяжелый труд,
По снегам в ущелье горном
Лани медленно идут.

Ночной залита синевой
Долина между гор,
И пахнет дымом и смолой
Под пихтою костер.
Расположившись на ночлег
У пламени костра,
Усталый дремлет человек
До самого утра.
С ножом на поясе, с ружьем,
И лыжи узкие при нем.

Он спит и слышит вдруг сквозь сон
В сугробах хруст и скрип,
И чей-то вздох, и чей-то стон,
И приглушенный хрип.
Глядит: в горах ни ночь, ни день,
Еще не рассвело,
И у костра стоит олень
И дышит тяжело.
Он лишь сейчас прервал свой бег —
За ним взметенный вьется снег.

И волчьи тени на снегу,
Глаза их, как огни!
Оленя волки стерегут,
Его убьют они.
Но человек схватил ружье
И поднял навесу —
И скрылось жадное зверье
В тумане и в лесу.
Сверкнуло солнце из-за гор —
И догорел, шипя, костер.

Олень рогами чуть качнул,
И строен и высок,
И через палую сосну
Его унес прыжок.
А человек промолвил так:
— Живи, брат, хорошо!
И вскинул за плечи рюкзак
И снова в путь пошел.
Для серн и туров соль кладет,
Идет все выше и вперед.

Горы круче, круче, круче.
Надо мной парят орлы,
И упала синей тучей
На поляну тень скалы.

На поляне необъятной,
Молчаливой и пустой,
Лишь бормочет ключ невнятно,
Прячась в заросли густой.

И, накрытый тенью синей,
Уходящий в бездну склон
Лесом пихты и осины,
Как стеною, окружен.