Александр Оленич-Гнененко - Избранное

И считалось больше тыщи
Зубров в давние те дни,
Для забавы, не для пищи
Уничтожены они.

Тут старик сказал: — К примеру,
Не охота, а позор!
Коль охотник, знай ты меру,
Сам стреляй и не в упор.

Что ведь было? Не забыли
Мы той княжеской стрельбы:
Чуть не ствол приставив, били,
Князь промажет — егерь бил.

А облавою охота,
Или в ревку, или в гон? [9] Ревка — брачное время у оленей; гон — брачное время у серн.
Сотни серн и ланей! То-то
По горам носился стон!

А в году двадцать четвертом
Белый здесь бродил бандит,
Звался Прошкой он и Чёртом,
Зубр последний им убит.

По чащобам и пещерам
Прогулял бандит лишь с год.
Как князья, одним манером
Был он выведен в расход!

Говорил старик недолго
И, орлом взглянув на нас,
Смолк, а девушка-зоолог
Продолжала свой рассказ:

— Чтоб грядущим поколеньям
Гор богатства сохранить,
Указал товарищ Ленин
Заповеднику тут быть.

В новой славе, в новом блеске
Гор Кавказских красоту
Возродить в стране Советской
Мы взлелеяли мечту.

Зубр погиб. Но что погубит
Злая прихоть и корысть,
Воскресит опять, кто любит
На земле живую жизнь!..

Что же зубр — один исчез он?
Нет, в Америке бизон
Был бесстыдно и бесчестно
Из-за шкуры истреблен.

Кочевали там бизонов
Миллионные стада,
А теперь от миллионов
Не осталось и следа.

Все, что нужно нашим людям,
И из мертвых оживет!
Говорю я не о чуде:
Ясный разум нас ведет.

После первой с зубром встречи
Вы гадали — кто же он?
Я на ваш вопрос отвечу:
Зубр и вместе с тем — бизон.

Две породы — вы поймите,
Истребленных! — в нем слились,
В двуедином этом виде
Сохранилась зубра жизнь.

Отбирая год за годом
С зубром сходных по чертам,
Чистокровную породу
Получить удастся нам.

Будет зубр венцом охоты
(Ведь она не только спорт),
Будет он красой природы
Величавых наших гор!
Много лет трудов упорных —
Он появится везде:
Плуг потянет в тяжкой горной,
Каменистой борозде.

Приручить в стадах домашних
Сможем мы зубриц легко,
Чтобы дать ребятам нашим
Их густое молоко.

… Я гляжу: листву раздвинув
(Гнутся клены, как лоза),
Зубр рога высоко вскинул,
Солнце светится в глазах.

К гребням гор уходит стадо:
Бык гигантский позади,
И с зубрицами зубрята
Выступают впереди.

Горы круче, круче, круче.
В облаках парят орлы,
И упала синей тучей
На поляну тень скалы.

«Ха-хай! Мой милый сын,
Мой сокол молодой!
Не хочешь слушать ты
И матери седой.

Не ржавчина ль прожгла
Адыгские сердца, —
Мой сын родной забыл
Обычаи отца!

Так пусть споет о них
Тебе старуха-мать,
Напомнит обо всем,
Что стал ты забывать.

Отец твой был тфокотль [10] Тфокотли — «свободные» крестьяне, находившиеся в полуоброчной зависимости от уорков и князей и ведшие ожесточенные кровавые войны с князьями и уорками-дворянами. ,
Он был могуч и прост,
В родную землю он,
Как дуб, корнями врос.

И были для него
Все пахари — друзья,
И были для него
Врагами все князья.

Ха-хай! шумит, гремит
Веселая весна,
Подснежником цветет,
Дождями льет она.

И люди вслед весне
Выходят на поля,
Где мудрых рук их ждет
Голодная земля.

Отец среди других —
Как месяц между звезд:
По пашням и лугам
Идет, могуч и прост.

Межу проложит там,
Покос отмерит тут.
Законов крепче всех
Тфокотля честный суд.

Он не ханук [11] Ханук — султан. , не князь,
Но скажет — будет так!
Дрожит пред ним уорк [12] Уорк — дворянин. ,
И брат ему бедняк.

Для всех — его добро,
Прибыток нив и стад,
Веселье славит он
И сердцем гостю рад.

Привяжет он быка
К задку своей арбы.
Почуяв смертный час,
Мычит протяжно бык.

Отец твой на коне
(В руке — бурлящий рог).
К распутью едет он,
Где семь легли дорог.

Там разбивает стан
И всех, кто ни пройдет,
Зовет в простой шатер
И с ними ест и пьет.

Но день сменяет день.
Пахать пора уже,
И птицы по утрам
Токуют на меже.

Самцы подруг зовут
И яро бьют крылом,
И роет лис нору,
И пару ищет сом.

Тогда он свой хамеш [13] Хамеш — часть огороженного двора, где расположены ток, огород, сад и т. д. ,
Вбивая кольев ряд,
Оградой окружал,
Что всех прочней оград.

И низ он укреплял
Орешником витым,
Средину заплетал
Он грабом молодым.

Орешника верней
Для середины граб —
Разрушить тот плетень
И буря не смогла б.

Вершину заплетал
Колючим терном он,
Чтоб был его хамеш
От зверя защищен.

Чтоб ни медведь, ни волк,
Ни жадный зверь иной
Проникнуть не посмел
Туда во тьме ночной.

Несут тепло лучи,
И соки шлет земля:
С высоким тем плетнем
Сравнялась конопля.

С утра и до утра
Фазан в кустах поет.
Короче стала ночь,
Длиннее — солнца ход.

Но чем длиннее день,
Тем меньше сладкий кус —
Голодным князь встает
И злобно крутит ус:

„Забыл и честь, и стыд
Тфокотлей черный род!
Не терпит пустоты
Мой княжеский живот!“

Зовет других князей:
„К тфокотлю мы пойдем!“
И восемнадцать их
Идут к тфокотлю в дом.

Они — все на подбор —
Ленивы и жирны.
Бешметы их в пыли,
И лица их грязны.

Как тыквы, щеки их,
И щели — вместо глаз.
Князья твердят: „Тфокотль
Накормит сытно нас!“

Так говорят они,
Входя в широкий двор.
С порога твой отец
Услышал разговор.

С открытой головой [14] Появление хозяина без головного убора — знак пренебрежения к «гостям» — князьям.
Князей встречает он.
Непрошенных гостей
Надутый вид смешон.

В кунацкую зовет,
Ведет их к очагу.
Напиток у меня
Отменный — таб-либгу! [15] Таб-либгу — старинное, сейчас забытое, слово, означает высшее качество.

Сереброгорлый рог
Налит уже сполна:
Ты сколько хочешь пей —
Все не увидишь дна!

За пищей и питьем
Князья садятся в ряд.
Как стражи, бурки вкруг
Косматые стоят [16] Хорошая бурка должна была стоять.