Яков Тублин - Образ жизни

И вспять не потечёт река,
Не прорастёт цветком железо.
И будет так во все века
Всходить звезда за синим лесом.
И вспять года не полетят,
И смерть останется жестокой,
И зёрна будут прорастать
В свои положенные сроки.

Пройдёт в году таком-то май,
И август тоже в Лету канет.
И пусть не нашими руками,
Но будет собран урожай.

…А жил я на Привозной.
Акацией бела,
Как просто и привольно
Привозная жила!
Арбузами хрустела,
Знакомила людей,
Работала и пела,
И шлёпала детей.
Она дождём дышала
И вешала бельё,
И марево дрожало
Над запахом её.
Такой имеет запах
Лишь улица одна.
…Шло солнышко на запад,
А с запада — война.

Был праздника круговорот
Расцвечен флагами.
Победу праздновал народ,
А мама плакала.

О, гимнастёрки в орденах
И просто с планками!
Героев встретила страна,
А мама плакала.

Луны победная медаль
В салютах плавала.
И со стены отец видал,
Как мама плакала.

Казалось мне — смущённо он
Так улыбнулся,
Как будто сам виновен в том,
Что не вернулся.

Твои сосны ещё не струганы,
Вкруг тебя, словно дети кровные,
Твои птицы ещё не пуганы,
Твои рыбы ещё не ловлены.
Лахденпохья!
С центральной улицы
Я сворачивал прямо в просеку,
Бескозырку снимал и щурился,
Напивался лесными росами.
Не экзотика,
Не столица,
Только в памяти не стирается.
Это слово не говорится,
А вдыхается и выдыхается.

Как по белу снегу я соскучился,
По сугробам белым но зыбучим,
По морозам белым но трескучим.
В целом мире простота и ясность.
Я степями этими намучился.
Слово «снег» звучит, как слово «сказка».
И порой, в часы ночного бдения,
Кажется мне: снег — моё прозрение,
Врачевание,
Исцеление,
Как на рану белая повязка,
И как перед другом откровение,
И как женщины желанной ласка.

В улицу я вглядываюсь пристально,
Где-то теплоход гудит у пристани,
По асфальту дождь сечёт неистово.
Веки я усталые смыкаю,
И валюсь, валюсь в сугробы чистые,
И, почти счастливый, засыпаю.

Мы с горы
В долину снова сиганули,
Мы тряслись
Уже четвёртый час подряд.
И открылось нам
Селенье Сихарули [13] Сихарули — радость (груз.).
(По-грузински это — радость, говорят).
Сихарули — завороженное слово,
Прожурчавшее, как горная река,
Словно ветер мимо уха,
Словно, словно
Эта тучка,
Что, как перышко легка.
Как светились
Мандарины над дорогой!
Чистый воздух
Опьянял сильней вина,
И грузинка
Из окна казалась строгой,
И такой была,
Наверное, она.
А потом мы снова
За гору свернули.
Так прощался я
С грузинским языком.
И узнал ещё
Что словом «сихварули» [14] Сихварули — любимая (груз.).
Парни девушек своих
Зовут тайком.
…Ах, тоска
Меня съедает, сихварули, —
Не вернусь
В твоё селение назад.
Сихарули, Сихарули, Сихарули…
По-грузински
Это — радость, говорят.

Какая осень!
Сухо и тепло.
Но надвигается
Зима к нам с полюса.
А вдоль дороги
Листьев нанесло
Так много,
Что они как светополосы.
Земля подставила
Цветной подол —
Деревья платят

И полновесным
Золотом плодов,
И листьев
Лёгкой медною монетой.
Над головою
Ветер прошумел,
Последний лист
На тополе раскачивается.
И я уже почти отзеленел,
А чем расплачиваться мне?
А чем расплачиваться?…

Пляж, недавно весёлый,
Уже опустел, остывает…
И задумчивей стали
У лодочника глаза.
Позже стало светать,
И стреляют, прощально стреляют
Над его головой,
Над осенней рекой паруса.
— Сын уехал вчера.
Погостил и уехал в столицу.
Порыбачили с ним.
(Из груди вырывается вздох).
Нынче все уезжают
Куда-то учиться, учиться.
Хоть не верю я в Бога,
А всё ж — помоги ему Бог…
И опять замолкает,
И трубку потухшую вертит,
«Будь здоров», — говорит мне
И лодки проверить идёт.
Вверх задумчиво смотрит,
Где небо холодное чертит
Реактивный, невидимый глазу,
Ночной самолёт.

Не мучай, милая, расспросами,
Не надо спрашивать,
Постой.
Чем болен я?
Я болен осенью,
Я болен грустной красотой.
Я болен тем,
Что вот и выцвели
Поля
И откустилась рожь,
Что осень
Хочет меня выселить
В холодный дождь,
В холодный дождь.

Осадки вновь прогноз пророчит,
А в городе ясным-ясно.
И солнце ломится в окно,
И лето уходить не хочет.

Метеорологам назло
Куда-то осень повернула.
Ещё вчера норд-остом дуло,
А нынче тучи унесло.

Я радуюсь, как озорник,
Несостоявшимся прогнозам.
Пусть мне опять подарит осень
Незапланированный миг…

Ax, эта истина стара,
Как вообще
Все истины.
Давай присядем
У стола
И соберёмся с мыслями.
Ещё наш возраст
Подойдёт
Для моря и для космоса,
А мы, глазея на полёт,
Стоим,
Фуражки комкаем.
И грусть — в глазах,
И груз — в ногах.
Но нам известно
Издавна:
Обыденная жизнь строга,
Как вообще
Все истины.

Мне приснилась жизнь
Крупным планом.
Это ужасно!..
Мне снилась огромная ромашка.
Она хлопала
Своими белыми ресницами…
В пустоте.
Затем — человек!
Даже не человек,
А часть его.
Крупно — лицо, глаза,
А вокруг — пустота.
Хотелось кричать…
Где всё остальное —
Второй план?!
Я проснулся.
Занималось утро.
Выскочил на улицу —
Всё в порядке.
Перед окном стоял тополь,
Стоял крупно.
Вторым планом,
Поодаль,
Узнавались остальные деревья;
Вторым планом
Подметал мостовую дворник.
Крупными казались
Булыжники в мостовой,
И вторым планом
Текла дорога
Далеко, туда, за город.
Я успокоился,
Вошёл в дом,
Но уже не мог уснуть.
Боялся, что он
Снова исчезнет —
Второй план.

Что изменилось во мне
С тех пор?
А вот что:
Я стал дольше разглядывать
Второй план —
Этот мелкий шрифт жизни,
Которым подчас написано
Всё самое главное.

Оно было не виновато,
Это дерево.
Не виновато,
Что выглядело
Лучше своих собратьев.
Они стояли
Под одним и тем же
Солнцем,
Но это
Было ближе к колодцу.
И когда в бадье
Оставалась вода,
Её выливали
Под это дерево —
И дерево зеленело.
Зеленело и удивлялось,
Что людям
Было лень
Сделать два-три шага
И полить остальные
Деревья.
Остальные,
Среди лета желтеющие,
Такие же молодые,
Умирали в двух шагах
От колодца.
Но что могло сделать
Это зеленеющее дерево,
Которое не умело ходить,
Как люди?
Оно было не виновно,
Что стояло у самого
Сруба колодца.
И всё-таки
Чувствовало себя
Виноватым в том,
Что так легко
Достаётся ему
Листва.