Михаил Ромм - Мастер снов

Ты ёжишься и смотришь на окно:

В нём тёмный дома параллелепипед,

Второе с краю только зажжено,

А третье гаснет, значит, чай там выпит.

Тогда и ты на рычажок нажмёшь,

И вспыхнет лампа, выйдя в цепь сигналов.

Твой иероглиф обозначит дрожь

Чужой руки, что тянет одеяло.

И кто-то там поёжится, как ты,

Но ощущенье близости мгновенно,

Всё поглощает чувство темноты.

Ты телевизор включишь непременно.

И телевизора холодная слеза,

Как глаз «Большого брата», загорится,

Нет, этот глаз не смотрит в наши лица,

Он не следит за нами и не злится —

Он просто заменяет нам глаза.

И в комнате дежурно оживут

Две гладкие забавные фигурки,

Они чудную песенку поют,

Одеты в леопардовые шкурки.

Они танцуют, попками вертят,

И песенку поют про поросят.

«Мы очень любим наших поросят,

Но завтра мы отправим их на рынок,

Конечно, люди купят наших свинок,

И свинок обязательно съедят.

Но самый аппетитный – поросёнок Гав,

Мы его себе оставим за весёлый нрав.

Из хрюшек наших сделают котлеты,

И ветчину, не все ли им равно,

Поёт и пляшет поросенок этот,

Поэтому он снимется в кино.

Поёт и пляшет поросенок Гав,

Мы себе его оставим за весёлый нрав.

Мы любим поросенка —

Он вертится ужом,

А братья и сестрёнки Запляшут под ножом.

Весёлый поросенок, поросёнок Гав,

Мы его в живых оставим за веёелый нрав».

Пора бежать. Прокладывая след,

На снег нетронутый ты торопливо ступишь,

На снег зимы, но белого ведь нет.

И горло вечным криком ты простудишь.

Тут, в раздевалке дышит тишина.

Ведь пять минут ещё второй урок.

Привет тебе, советский педагог,

Нет, белого на свете цвета нет,

Достаточно подвинуть освещенье…

Ты – часть системы, ты – её скелет.

«Смешенье красок, главное, смешенье!»

Они глядят, внимательно глядят.

Что ни скажи, навряд ли ты им нужен.

А песенка про бедных поросят

Не отстаёт и просится наружу.

По Африке гуляет чудо-слон,

А в головах гуляет группа «Kiss»,

Ты им не нужен, жалок и смешон.

«Сначала, дети, сделаем эскиз.

Не оставляйте белого листа —

Нет белого, и в этом весь секрет».

Не мучай их, ну что ты к ним пристал,

Ведь наплевать им, есть он или нет!

О, жёлтая проклятая зима.

Нет белизны в прокуренной Москве,

Ты, часть Дракона, – тронулся с ума,

Ты любишь их? Рисунки поразвесь.

Опять глаза, огромные глаза!

Стране нужны глазастые машины.

А у тебя протёрлись тормоза,

Вот почему кричишь ты без причины.

Но кажется, что можно что-то сделать,

Они ведь живы, да – наверняка.

И всё равно, на белом, белом, белом —

Четыре неохотных червяка.

Работа Леонардо: «Глянь-ка, голый!»

Но ты ещё пока не изнемог.

Вот первый визг по коридору школы,

Бегущий часто топает звонок.

Опять игра на деньги в туалете,

Но разгони их – выглядишь смешным —

В обычной школе рядовые дети,

Ты не понятен и не страшен им.

Как в детстве ты боялся хулиганов!

Но в списке «трудных» оказался ты.

Вдруг педсовет, и в двоечнике странном —

Безумия знакомого черты.

Нехорошо «гулять» недели по три,

Но на него нисходит вдохновенье!

И твой коллега на тебя посмотрит

С холодным неподдельным изумленьем.

Однако… Но неловкость ты загладил.

Не замечал взросления друзей,

А сверстники, с которыми не ладил,

Внезапно выросли в чужих людей.

Всё длится, длится душный педсовет,

Рука конверт под партой открывает,

Ты из психушки получил ответ —

Письмо приятеля. Читай. Читает:

«Очкарики по кухонькам сидят,

С тех пор, когда очков еще не знали,

Они решают сотни лет подряд:

Уехать из России не пора ли.

Достойно ли, оставив упованья,

Косые взгляды продолжать терпеть,

Всё вновь и вновь беспомощно смотреть,

Как рушатся благие начинанья.

Тянуть своё бессмысленное бремя

И родине холодной сострадать?

Ведь поздно будет, когда грянет время,

Им книги прятать и детей спасать.

И уезжают, больше не вернутся.

Откуда только новые берутся?

Пока живая стрелка по экрану

Ползет, ползёт к началу «Новостей»,

Попробуй отыскать ты этих странных,

За окнами, где неподвластны ей.

Где незаметен характерный отсвет,

Голубоватый всасывающий маг,

Где ритма нет, режима не выносят,

И где на кухне вечный кавардак.

А что, если уйти из комсомола,

В отшельники, пророки, сторожа,

Что, если стать, свободным и весёлым,

Всё говорить, как есть, и не дрожать?»

Прочёл он и подумал – вот загвоздка,

Мне боязно, всему виною страх,

И вот хожу я, бледный, как извёстка —

Мне боязно «остаться на бобах».

А может, и не надо быть мне смелым,

Куда меня свобода заведёт?

А надо просто заниматься делом,

И в школу приходить за годом год,

И снова, снова, голос напрягая,

Пытаться докричаться до глухих,

В надежде, что душа ещё живая,

Случайно затесалась между них.

Ведь если не придёшь на эту муку,

Где черти обалдевшие галдят,

Кто ей во тьме тогда протянет руку,

Кто ей тогда поможет без тебя?

Ты вспомни сам, как мучился на свете,

И чувствовал себя для всех чужим,

Покуда ты учителя не встретил,

Который стал Учителем твоим.

Но вот ты с педсовета воротился,

Неся с собой красивые слова,

Но так болит ужасно голова.

Герой упал и снова сном забылся:

Гудит вдали оркестр духовыми,

Рокочет басом дальний барабан.

Рокочет пульс ударами прямыми,

И снится врач с руками пристяжными,

Знакомый твой – курчавый шарлатан.

И взгляд его, похожий на цветы,

Печальные, как одинокий парус,

Горящие на преющем болоте.

И вот, сидящий без билета, ты,

Забравшийся в полупустой «Икарус»,

Что по маршруту «Эл-Земля» уходит.

Зачем же ты отсюда уезжаешь,

Прошу тебя, не надо уезжать,

В стране мечты друзей ты оставляешь,

А сможешь ли увидеть их опять?

И вот они стоят на остановке,

Красивые, как добрая весна,

Ты чувствуешь себя таким неловким.

Прощай же, идеальная страна.