Инна Лиснянская - Цветные виденья (сборник)

Вот и живи и не нуждайся в сходстве
С тебе подобными. Какая дурь
Не видеть благости в своём юродстве
Среди житейских и магнитных бурь.

Ищи угла, огрызок жуй московский.
Непрочная, тебе ли в прочность лезть?
Есть у тебя заморские обноски,
Даже кольцо салфеточное есть.

Переводи на пузыри обмылки,
Дуди в необручальное кольцо.
Ну что тебе охулки и ухмылки,
Да и плевки не в спину, а в лицо?

Ты погляди, как небеса глубоки,
И как поверхностен овражий мрак,
И научись отваге у сороки,
Гуляющей среди пяти собак.

Как барственна походочка сорочья
Средь пригостиничных приблудных псов!
Я расстелю тебе и этой ночью
Постель из лучших подмосковных снов.

Человек бредёт, а время бродит
В черепушке, как винишко в бочке,
И руками человек разводит:
Где тут думать в нашей заморочке
О материи, теснящей душу,
О дороге, о криминогенной…
Ну, а время рвётся вон наружу,
Чтоб вернуться в бочку к Диогену.
Чем недвижней плоть – душа мобильней.
Это ли хотел сказать философ?
Или сам был первою бродильней,
Или мир, как ягода, был розов?
Разольём-ка время по стаканам,
Разожмём-ка стиснутые души!
Но бредём по выхлопным туманам
Океана, воздуха и суши.

Утро такое, что ветер пропах жасмином
Да и сиренью.
Время такое, что словно на поле минном
Жду со смиреньем
Взрыва. Но разве можно в утро такое
Думать такое?
Ветер жасмина, ветер сирени, ветер левкоя,
Ветер покоя.
Утро такое с веком в испарине смерти
Не совпадает.
С чем мы вступаем в тысячелетие третье,
Ветер не знает.
Разве что сердце – дрожащая роза —
Мыслит тверёзо
В утро такое, где лучше б не думать о взрывах
Разного рода.
Небо – в надрывах, во вскрытых нарывах
Матерь-природа.

Ветер жасмина, ветер сирени, ветер левкоя,
Ветер покоя
В противоречье с враждой людскою,
С лютой тоскою.
Утро такое со временем родины бедной
Не совпадает, —
Время разбоя, время тротила, радиобездны…
Рёбра бодает
Сердце – рогатая роза, роза терпенья,
Роза раденья.

Там семистороннее
Лунных струн движение,
Там не раз с иронией
Вспомнишь наши бдения,

Юность поднадзорную,
Младость подцензурную,
Дружбу многоспорную
Да весёлость бурную.

Вспомнишь, как на Соколе
С алкогольной тарою
Мы по лужам шлёпали
За твоей гитарою,

Из обувки походя
Выливали дождики.
Где же наши, господи,
Локоны и ёжики —

Жизнь полураздетая,
Правда недобитая,
Песня недопетая,
Чаша недопитая.

Ах, воробушек, как ты продрог!
Превратился в дрожащий комок,

Бедный мой, ты мокрее, чем дождь,
И твоя тёмно-серая дрожь

Равносильна скорбям мировым
И становится сердцем моим.

На ноте седьмой и ели
Замерли на Руси, —
Над бездною еле-еле
Держится нота «си» .

Себя в настройщики прочим,
Гремя скрипичным ключом,
А музыка, между прочим,
Держится ни на чём.

– Почто, собрат Арсений,
Нет от тебя гонца,
Ни весточки весенней,
Ни почтой письмеца?

– А я сижу на тучке,
Здесь дивные места,
Да жалко – нету ручки
Для синего листа.

– Но раз меня ты слышишь,
Пришлю я сизаря,
Крылом его напишешь
Про дивные края.

– Живу я на воздусях,
Где всё, как мир, старо,
Пришли мне лучше с гуся
Державина перо.

– Про этот мир, Арсений,
Всё сказано, а твой
В прекрасном остраненье
От плоти мировой.

– И здесь ранжир устойчив
Не плоти, так души…
Грущу о звёздах ночи, —
Как вспомню – хороши!

– Неужто нет в пределе
Твоём цариц ночей?
– Скажи, а в бренном теле
Наш дух звезды ярчей?

– Дух светится незримо.
Слова имеют вес,
– А ты неизлечима
От шелухи словес.

– Спрошу тебя попроще,
Однако не грубя:
Там, где Господни рощи,
Кем чувствуешь себя?

– И здесь, под райской сенью,
Я убедиться мог,
Что я, Его творенье, —
Царь, червь, и раб, и Бог.

– И звездочёт! И вправе
Был вывезти в гробу
Свою, в стальной оправе,
Подзорную трубу.

– Без груза спать удобней,
Да я и не ропщу,
О звёздах, как сегодня,
Я изредка грущу.

– Но лишь звезда о крышу
Споткнётся в тишине,
Во сне тебя я слышу.

– И я тебя – во сне.

Настолько раскидиста осень, что мы
С листвою и птицами вместе парим
Поверх разуменья толпы и молвы,
Где всякий огонь превращается в дым.

Вкруг листьев – взамен обручальных колец —
Нам дым дорисует сюжет неплохой:
Я помню тебя, словно книгу слепец,
Ты помнишь меня, словно скрипку глухой.

И в этом загвоздка, и в этом залог
Того, что мы видимся только во сне.
А птицы, а листья летящих дорог
Без нас хороши в золотистом окне.

Часы остановились. Кот чихнул.
Фонарь мигнул на уличном столбе.
Ты постарался так, что зачеркнул
И тень воспоминанья о себе.

Ты постарался так, что навсегда
Забыла я, как постарался ты,
Чтоб от тебя – ни эха, ни следа,
Ни даже очертанья пустоты.

Так постарался, чтобы мне вовек
Не вспомнить, как не вспомню и сейчас:
Ты – небожитель или человек,
Обрывок сна иль времени запас?

На слова мой век разменен
И летит, как вьюга:
Друг от слабости надменен —
Пожалею друга.

Я не вследствие недуга
Жалостью крылата:
Спесь бессилием чревата —
Пожалею брата.

В нищете гнездится злоба —
И сестрицу злую
Пожалею, – в глаза оба
Песней поцелую.

Грех на святости алеет —
Оставляет метку, —
Пожалею, пожалею
Я свою соседку.

А за то, что в зимнем бреде
Правда еле тлеет, —
И меня на этом свете
Кто-нибудь жалеет.