Петр Артемьев - Сновидения петербуржца

Шагнул я радостно с порога —
Лавров, однако, смотрит косо.
Себя со мною держит строго
И задает он мне вопросы:

Кто я? зачем пришел? откуда?
Я говорю: «Хочу к вам в труппу,
Служить Театру честно буду
И предан буду неотступно.

Работал в Театре поколений,
Лавров: «Он дал вам позволенье
На переход сюда, простите?

Без разрешения нельзя, —
Сказал он, пальцем погрозя. —

Пусть мастер даст свое согласье,
И я приму вас в одночасье».

На том и кончилась беседа,
А с ней и сновиденье следом.

Я загорал на берегу пруда.
По виду, как спортивный он бассейн.
Сверкала чистотой его вода,
Как бы кристалл во всей своей красе.

Но, к сожаленью, пруд был не глубок.
Зайдя в него, я это обнаружил.
Я сесть на дно спокойно даже мог:
Сижу на дне, а голова наруже.

Здесь не поплаваешь, – подумалось. И вдруг
Дно вниз ушло. Я камнем следом – глюк!

И оказался вмиг на глубине.
Как всплыть из бездны на поверхность мне?

Беспомощно руками и ногами
Я трепыхаю. Извиваюсь, как червяк,
Не вырваться на волю мне никак.

Как бремя сам себе я, как обуза,
Но не сдаюсь всем тяготам назло.
Смотрю: над головой моей медуза
Зависла, как тарелка НЛО.

В своих усилиях не видя больше прока,
В нее вцепился я, как будто это зонт.
Он мчится вверх, а я за ним в потоках.
Ура! на воле я и вижу горизонт.

И вот что ценно: выбравшись из плена,
Я плаваю – осталась глубина.
Теперь, напротив, не достанешь дна.

В зверинце жили белые барашки.
Охрана их был мой священный долг.
Но срок настал, и преступленьем тяжким
День омрачился: их зарезал волк.

Нагрянул он открыто и нахально,
Огромный, чернобурый, лютый.
Метнулся в клетку, алчно пасть оскаля,
Убил – и был таков через минуту.

Моя вина – я не был наготове.
Сказать по правде, здорово я струсил.
Барашки истекали в клетке кровью
И дергались в агонии конвульсий.

Из четверых барашков лишь один
В живых остался. Как зеницу ока
Его поклялся я беречь и карабин
Наизготовку взял, чтоб встретить пулей волка.

Откуда ни возьмись. Со зверем нет мне сладу!
Я вскинул карабин. Готов нажать курок.
Но он смирил меня своим всесильным взглядом.

Мое бездействие для волка добрый знак.

И он загрыз последнего барашка.
Я стал пособником в его деянье тяжком.

И с места преступленья, наконец,
Сбежал разбойник. Бледный как мертвец,

Вхожу туда, – ужасные часы! —
Где убивал барашков чернобурый,
Но трупов не было: кругом сидели псы.
Слизали кровь они и съели мясо, шкуры.

Так значит, не коснется меня слава
Предателя неосторожных слов
И соучастника убийства: в день кровавый
Ни очевидцев, ни барашков, ни следов…

В кружку свою с питьевою водой
Бросил комок я вонючего кала
И размешал. Непристойной бурдой
Бурого цвета вода в кружке стала.

Тут я опомнился. Месиво сраное
Снес в туалет, в унитаз его плюхнул.
Кружку как следует, с мылом, на кухню.

Только я начал, приходит Антонов.
Мыть не дает. Между краном и мной
Влез, – нахалюга! – помехой, препоной
Стал, да еще повернулся спиной.

Вытянул руки длиннющие в стороны
(Это такой запретительный жест).
Тычусь то в спину, то в локти позорно я,
Словно во вкопанный каменный крест.

Гневно хватаю нахала за плечи.
Вижу: тем самым Антонова злю.
Он обернулся лицом ко мне с речью,
Грозно сказал: «Я тебя задавлю!»

Во сне мне грезилось, что Корогодскийумер.
Пришел прощаться с ним я в ТЮЗ на панихиду.
Старик любил при жизни едкий юмор,
Да и в гробу он выглядел ехидно.

Клевал и рвал он словом, как орел,
И вот умолк. Казалось бы, finita!
Но тут, глаза открыв, покойник речь обрел,
Заговорив как прежде ядовито.

Во сне ко мне пришел Варфоломеев,
С ухмылочкой, подмигивает глазом
Стал обольщать заманчивым соблазном.

И говорит: «Зачем тебе Россия?
Езжай в Америку – вот это, брат, страна!
Накопишь денег, поживешь красиво
И славы вкус изведаешь сполна».

Поверил я лукавому проныре.
Свободен путь в заокеанский мир.

У всех в Америку готовы паспорта.
И тут я высказал совсем не то, что думал.
Ослушались меня мои уста.

Не мог сдержать потока бурной речи
И с пафосом невольно возгласил,
Я всем сказал: «Друзья, до скорой встречи,
До нового свиданья на Руси!»

Варфоломеев тут как тут.
Глаза таращит дико:
Перепугался, видно, плут
И на меня зашикал,

И дал мне по лбу тумака,
Чтоб не валял я дурака.

Явился, мол, мессия!
К чему приплел Россию?

Зажал он мне покрепче рот
И поволок в аэропорт.

Лицом к стене лежу я на кровати.
Мной овладела сонная апатия.

Вдруг прибегает Шукшина.
Как смертный грех она страшна.

И со словами: «Ах, ты спишь!» —
За шею хвать, как кошка мышь.

И начала меня трясти,
Как будто я попал под ток.
Боль пробирала до кости.
(Похоже на электрошок.)

Под зверской пыткой грозной дамы,
Как червь, я корчусь от конвульсий.
Зову на помощь: «Мама, мама!»
И в этот миг – ура! – проснулся.

Сижу на вершине холма,
На травке зеленой. (Был май.)
Извилась тропинка к подножью.
Я огляделся – и что же?

В руках пятилетнего мальчика
Игрушку заметил опасную.
Случится несчастье ужасное!

Это – зеленый был шар,
Бросило в холод и жар:
Ответ подсказало мне чувство —

Граната в руках у мальчишки.
Торчали из кочерыжки

Взрыватель с чекой и кольцом.
К ребенку со страшным лицом

Я бросился, вырвав из пальчиков
Орудие смерти у мальчика.

Но был ли я в здравом рассудке?
Моя потянула рука
Кольцо, и исторглась чека.
(Момент, без сомнения, жуткий!)

С холма бросил вниз я гранату
С истошной командой: «Ложись!»
Она покатилась по скату
(Рванет так рванет – ну, держись!)