Петр Артемьев - Сновидения петербуржца

На трассу, к шоссейной дороге,
Крутой где кончается скос.
Там едет автобус. В итоге
Чего я добился? Вопрос.

Ужасно как все и как глупо!
В намеренье был своем чист,
А будут на совести трупы.
Подумают, я террорист.

Хана пассажирам автобуса.
Кричу я истошно: «Тревога!»
А шар – напрямик под колеса.
И стал уповать я на Бога…

Однако, автобус проехал.
От сердца тогда отлегло:
Взорваться уже не могло,
И я задохнулся от смеха:

Большая собака обнюхала
Гранату . Тихонько рыча,
В пустое отправила брюхо
Капусты зеленый кочан.

Черные всадникискачут по прерии:
Черные шляпы и маски на них,
Шпоры вонзились в коней вороных —
Взвились плащи, вихри черной материи.

Вольных мустангов в широких просторах
Ловят: на это лицензия есть.
Черные мысли в пронзительных взорах
Можно сквозь прорези масок прочесть.

Связь они держат друг с другом по рации,
Чтобы шел бойко обмен информации.
Прерий бескрайних шальное раздолье
Рьяно гнетут деспотичным контролем.

Словно змеиное жало, лассо
Взвилось над черными крыльями ткани.
Выверен меткий ковбоя бросок —
И лошадиная шея в аркане!

Подхожу я к зеркалу —
А оно мне врет:
Внешность исковеркало,
В нем я как урод,

Как карикатура.
Что это за липа?
Нет в моей натуре
Сходства с мерзким типом.

Не стерпев обиды,
Став стекла врагом,
Жду благого вида
В зеркале другом.

И второе зеркало
Меня не исковеркало.

Отец сказал: «По крайней мере,
Следи за собственным здоровьем».
(Он все просил, чтоб я измерил
Тонометром давленье крови.)

Внушал: «Здоровье – uber alles!»
Тут Разнатовский, врач, приходит.
Чтоб кровь мою взять на анализ,
Иглу на шприце в вену вводит…

Сказали позже мне врачи,
Что в правом легком моем – рак,
Что поздно уж меня лечить —
Прошляпил жизнь свою, дурак!

Учебной части при актерской школе.
Учу я текст, работаю над ролью.
Как проклятый тружусь – покоя нету!
Тут Филимонова приходит Оля.

Лицом бела, и волосы как лен.
Российской выделки богиня Афродита!
Я как мальчишка в Оленьку влюблен.
Она, однако, выглядит сердито.

В ответ мне: «Здравствуйте», – неласково и сухо.
В глазах ее холодное ненастье.
Она не любит! И поник я духом:
Чужими были мы в тот миг в учебной части.

В руке держала Оленька листок.
Ей в пропуске нужна была отметка
О времени ухода: вышел срок —
Ученье кончилось. Прощай навеки, клетка!

Мне в Автово, на станции метро,
Картина дивная открылась глазу:
Красавиц молодых и пожилых матрон
Увидел сотню в вестибюле сразу.

Их привело событие одно:
Он претенденток отбирал на роли,
И Филимонова была среди них Оля.
Лицом бела, и волосы как лен.
Я как мальчишка в Оленьку влюблен,
Она же на меня в обиде:
Мою фигуру издали завидя
И зыркнув в сторону мою остро,
Не скрыв досады, вышла из метро.
Капризная, надув сердито губы,
Вела она себя довольно грубо.

Себе внушаю я: не вешай нос, Петро,
Все впереди – и шанс твой не потерян.
Вернется Филимонова в метро.
Настанет час. И в этом будь уверен.

Базарный прилавок. Антоновских яблок
Сложили на нем пирамиду.
Красиво лежат и не валятся набок,
Поэтому крайне обидно:

Дядька какой-то повел себя нагло так —
Хвать шар зеленый с лотка,
И полетело душистое яблоко
В меня из его кулака,

В лоб угодило. Тогда я в отместку
Кинул антоновку тоже.
Мой аргумент был не менее веский:
Дядьке досталось по роже.

Встречный удар хоть ему и нанес я,
Он не убавил задора.
Скоро не стало совсем на подносе
Антоновских яблок раздора.

Чтоб дополучить свою зарплату,
На филфак я, в ЛГУ, приехал
Получить должок, да без успеха.

В вестибюле вижу: Аль Пачино
И решил я выяснить причину,
Получить у них ответ толковый:
Почему не дали денег в кассе?
( Альма матер этот факт не красил.)

Слушали они мою историю
И смотрели как на недоумка.
Тут я вздрогнул: мысль пришла о воре —
Что хотят ограбить мою сумку.

Видя ситуации курьезность,
Чуракова говорит: «Религиозность
Довела тебя, брат, до предела.
Слишком осторожным быть не дело!»

Аль Пачино ( Майкл Корлеоне)
Надо мной посмеиваться стал,
И язвили гангстера уста,
Сквернословя едко и ядрено.
«Чур меня!» – озлился я на дона.
Сзади Пятницкий плечо мое достал.

«Ты зачем попер на мафиози? —
Говорит. – Молись, чтоб пронесло.
Будь на стреме, помни об угрозе,
Той, что заключает в себе Зло!»

Я был с Галиной в лютой ссоре.
На сердце черная пурга.
Друг в друга мы бросали взоры
И слов разящие укоры,
Как два заклятые врага.

Весь быт наш мирный был разрушен,
И в довершение войны
Ее отравленную душу
Еще стал жечь и яд вины.

Чтоб заслужить мое прощенье,
Галина ставит – жест красив! —
На стол тарелку с угощеньем,
Меня отведать пригласив.

С Галиной ели мы орехи
(И это точно был фундук),
И все житейские помехи
В момент растаяли, как звук.

Любитель самоистязанья,
Себе я делал обрезанье.

Край срезал кожицы на члене,
Решил, что мало, – и не лень мне! —

Я кожу больше оттянул,
Сплеча ножищем саданул.

От болевого шока
В себя прийти не мог я.

Когда взглянул я между ног,
Сильнее прежнего был шок:

Мужского не было конца ,
А с ним пропали два яйца!

Зашел по колено я в пруд,
А рядом с моей ногою
Две рыбки. Они плывут
Понуро одна за другою.

Их ждет незавидная доля —
Послушны они поневоле.

Как будто им свыше приказ
Стать жертвой, добычей, уловом.
Они не противницы злого
И примут безропотно казнь.

И проклял я рыбье смиренье!
С жестоким, холодным презреньем