Борис Михин - Отражения в отражении

И прицепившись
к перегруженной барже
земли, мы тонем,
изматерившись:
«Взять тебя б за фаберже,
Затейник-Тройня».

Однако стоит
встретить пристальнейший взгляд
величиной в жизнь,
уже не стонем,
и мила сыра земля.
И снова – можем.

Присутствие нас
здесь не обязательно.
Упал с ветки снег,
и будет весна,
и толпы вокзальные
в не нашей весне.

И что из того?
Да, в общем-то, мелочи:
снег следующий
придёт. Ты готов
стать камнем поделочным
для Сведующих?

Они любят жизнь,
пусть странным мне образом…
Бежит муравей
по пальцу. Лежит
кисть чья-то на глобусе.
А снег – на траве.

Как пациент палаты номер шесть,
имею право:
а) возмущаться, б) страдать, в) есть,
г) философствовать «ах, что вы, право!..»

Хочу – не получается – встать «над».
Внутри привычней.
Окно, а за крестом координат
решётки вижу те же «шесть». В кавычках.

Не можется.
За сто (с немалым) лет
всё та же слабость
интеллигентская. В шкафу скелет.
Да «как бы душу не заляпать?» благость.

Жива «короче, русская хандра» [3] «Евгений Онегин» .
Как в грязном снеге
жива земля (болезнь тоски остра),
как в нас – Онегин.

Крича «из старых песен попурри» [4] «Палата № 6». ,
на тех же койках
зари поэты жаждут.
На пари
хотите(?): утром будет всё спокойно.

………

Полезно иногда перечитать
канон метаний.
Поняв, – дорога только начата,
причём, всегда, – взлечу!
Не сам.
Так хоть листами.

Листы, подчас, как носовой платок,
не лучшую мою часть принимают,
стараются, но… доля их немая.

Чай нынче подавали кипяток.
Температурю даже между строк.
От вида деревень в густой позёмке —
озноб по коже.
Лучше уж потёмки;
в них, правда, морок – мир, или мирок,
за мутью стёкол не понять порой
(у окон в поездах судьба быть грязными).

Стихи, как ОРЗ, но позаразней,
и так же не идут поэтам впрок.

Мне свойственно стремиться на восток;
и, даже если поезд прёт на север,
всё лезу в будущее, к смерти-стерве,
сморкаясь громко в носовой платок.

Антибиотики.
Лист каланхоэ…
Баба с Косой отступила без гнева.
Договориться со Смертью легко —
мы это делаем все ежедневно.

Мы привыкаем и даже,
хамея,
строим то глазки, то дальние планы…
Но не учитываем и в уме:
Нищенка просто (вдруг плюнув в баланду)

может однажды и не согласиться.
И все кометы, рекламные «Cometы»
станут не нужны, как трупу термометр.
Вот и живём.
Под прицелом глазниц.

Видимо, есть и какой-то блокнотик,
где счёт растёт, словно температура:
в просьбах «пожить»
смерть не любит халтур.
Тоже прошу…
и пью антибиотики.

Куда-то как-то катимся,
меняя направления.
Эпитет «каракатицей»
давно – не изумление.
А то, что у нелепого
есть свойство привыкания, —
не лечится таблетками
и на погосте камнями.
Есть цели, но мизерные,
а кажутся, что крупные
(так у столиц губерний жесть
кремлей покрыта струпьями).
Маршруты не освоены
дорогами и знаками,
и каждому по-своему
судьба всем одинакова.

Выпитый мной аспирин
с кучею антибиотиков
поубивал всё внутри,
словно вампир в мрачной готике.

Всенепрощающий грипп —
слабенькое утешение,
как разговор под сангри
в желтом октябрьском шелесте.

Складки мимические —
мне во спасение, может быть,
от лишних вер.
Острие
очередной было прожито:

Бог – иссушающая,
словно болезнь, чья-то истина,
место ей в прошлом.
Шалят
правдами люди, как листьями.

Время сминает лицо
в маску. У многих – в защитную.
Время – болезнь наглецов…
Правдам легко под морщинами.

Выздоровления нет,
здесь не спасёшься лекарствами.
Что остаётся?
Пьянеть
тем, что есть, и не бунтарствовать.

Лишний день в календаре
втиснулся в двадцать девятое.
Я тоже поднаторел
быть лишним. Чай будешь с мятою?
Лишними мы посидим,
глядя на нынешний численник.
День, мы с тобой по сети
встретим таких же, и – мысленно,
может, впервые, болезнь
вылечим слабым наркотиком
родственных душ.
Грипп полезен
людям.
Нет – антибиотикам.

Любовь, как простуда,
как герпес, как насморк —
безвестно откуда
и тоже – не насмерть.
И тоже заметна.
Но – плюс – эйфория
дешёвых, несметных
снов на героине.
Почти тяжелее
душа от гормонов.
Опять все жалеют.
Мёд, чай с кардамоном.

Есть масса отличий, —
пусть.
Дело не в этом.
В любовь спать отлично
с судьбою «валетом».
В любовь, как в простуду,
не веришь и… носишь.
Проценты без ссуды.
И дети без спроса.

Пусть сейчас плохо мне.
Ну и что?
Жизнь просеивая решетом,
не найти лучшего в прожитом,
зная: будущее – шапито.

Не издав характерное «хрусть»,
не размеливается в смех грусть
и запомнится вся наизусть.
Это общеизвестно.
И пусть.

Полюбил чай пустой, травяной —
помогает мне от параной,
что кому-то я нужен.
Давно
мирозданию всё – все равно.

Крупноватая нынче тоска,
не просеять, не перетаскать.
Булькает безответно мне скайп.
И не перезвонят ведь…
Пускай.

Прошлое – не пустая руда.

Только как бы ты ни был удал,
в ней найдёшь за ударом удар.
А всё лучшее – так… ерунда.

Не могу тепла напиться —
видимо, впадаю детство.
Ворон, (как тюрьму убийца)
с высоты меня приветствуя,

закричал необычайно,
словно, в некотором роде,
для него я не начальник —
выше: Ваше благородие.

Ворон грозен, день морозен…
Что-то в мире поломалось,
если мысли, как в артрозе,
искореженные малость.