Александр Алейник - Абрис

А братик Лёва промышлял
На речке Пяне глупой рыбкой.
Он с бережка уду кидал,
Встречал улов без перегиба.
А рыбка плюхалась в ведро
И там кружило болеро,
В избе прилежно вылезала
На сковородку – вроде бала.
Была игра в один конец,
Она ржавела постоянно
До вилки, а потом, туманно,
В кишки, кто скушал – молодец.
Ах, рыбка, жаль тебя, голубу,
А, впрочем, нет. Хрустишь. Как любо.

Я тоже, как отец и мать,
Хотел врачом. Мы утром встали.
Отец садится похлебать
Щи. – Ну, пойдём? – Мы зашагали.
Больница. Правую – не спутать – ногу.
Вошли. Его как полубога
Приветствует медперсонал.
В халат меня, иду, финал.
Стою пред белою простынкой
На толстом бабьем животе.
Отец – художник: на холсте
Он скальпелем ведёт по рынку
Её тугого живота,
А надо мною тьмы плита.

Мой аппарат воспоминаний,
Мозг, он работает пока.
Я жив, и начинаний
Не больше чем у чудака.
Врач – это крест, пиши пропало,
Кем буду я, бог весть, сначала
Ошибка, всё пошло не так,
Ну промах, ну ты влип, простак.
Подумай, что ты будешь делать!
Куда идти, не знаю сам.
Понятно, что не по зубам.
Головушка моя болела
От этих странных новых мук,
Я взял стрелу и вставил в лук.

Свобода стала наказаньем,
По крайней мере, для меня.
Все наши страхи и желанья,
По совести, галиматья
Для наших истинных стремлений.
Быть может, в нас сидит наш гений
И ждёт таинственный зарок,
Как мать нащупала зубок
И понимает, что для крика
Хороший повод Богом дан,
Поплачь же, мальчик, и орган
Вдруг твоего коснётся лика,
Немножко что-то поболит,
И нету: боль ушла, гамбит.

Лечу под облаками с папой,
Внизу деревни и леса.
Вдруг солнце вкралось тихой сапой
И жалит точно как оса.
Мне далеко отсюда видно,
Я вижу дом, и мне обидно
Что не узнаю я о том,
Кто населяет этот дом,
Зачем на крошечном заборе
В далёкой этой стороне
Никто не радуется мне.
Неправильно. В таком отборе
Я не живу, но как же мне
Лететь в воздушном волокне.

Мы опустились с небосклона
На поле. Видим: нас тут ждут
Монахи в рясах. Лаокоона,
Мне жаль, не наблюдалось тут.
Пошли мы в церковь. Входим в двери.
Отец духовный. Что неверью
Здесь делать средь мужчин в крестах?
Отец скрывается в местах,
Где батюшка вторым проходит.
Их нет минут пятнадцать. Вот
Выходит батюшка. Живот
С отцом моим облагородив,
Отец духовный на отца
Смотрел с любовью мудреца.

Обед был важным. Я сидел,
Как сын обедавших монахов,
Вкушая пищу от плевел,
Благословлявшую феллахов.
Окрошка, зелень, мёд целебный,
Вино церковное, хвалебный
Мне подавался хлебный квас —
Чудесный, уверяю вас.
Я слушал старших разговор,
Глядел в окно, где солнце било
В глаза мне красным, заходило
За церковь и церковный двор.
Мы сели вновь на самолёт.
Пробежка по полю – и взлёт.

Да, я совсем и позабыл
О фотографиях из детства,
Что отражают детский пыл,
Моё сугубое наследство.
На первой изображено:
Я и братан. Обагрено
Изображенье. Я и палка
В руке моей, а дальше жалко
Мне братика. Я на второй
Иду без палки. Я герой,
Поскольку братец поугрюмел,
Большая шишка у него.
Я весел, горд, и оттого
Мой братец явно обезумел.
Вот так. Что скажете, друзья?
В лоб братцу. Ну хорош же я.

Сижу в панамке. Года два.
Вот Стригино, где я с братаном
Жил летом, и меня куда
Тянуло будто бы арканом.
На фотографии втроём
Братан, и я, и слева Мишка,
Мой незамеченный братишка,
Мы в небе ярко-голубом.
Смотрю вперёд, но взгляд испуган.
Я жду мгновение: сейчас,
Наверное, на всех на нас
Вот в этом воздухе упругом
Защитой нашей броневой —
Дорожка в небо с синевой.

На фотографии в лесу
Меж елей я держу грибочек.
Я с девочкой его несу.
Чистяк, без глупых заморочек.
Ещё вот снимок: я и брат.
Он улыбается. Плакат.
Колючую имею муку.
Но, боже мой, какая скука
Пред ёлками стоять лицом
И ждать щелчка, чтоб вышло фото.
Какая грубая работа —
Прочувствовать себя гербом.
Вот, он прекрасный, грустный мальчик,
О будущем прямой сигнальщик.

На снимке я в костюме зайца.
А сзади ёлочка горит.
Я смахиваю на паяца.
Я непонятный индивид.
На ёлочке висят игрушки,
Шары да прочие хлопушки,
Что ждут свидетелей живых.
Кот бросит взгляд в собранье их.
Над ёлочкой звезда сияет,
Пятиконечная звезда,
Она над нами завсегда,
Как признак счастья, символ рая,
Куда стремится все должны,
Пока возможности даны.

Велосипед – такая штука,
В чём убедился мой отец.
Стою и вижу, в папе мука,
Вокруг медсёстры, и конец
Его неправедным мученьям,
Он слева, прямо на колене,
Запрыгивая, разорвал
Брючину. Смех, каюк, провал.
Отец, придя домой, был мрачен:
– Да как же это так. – Вопрос
Густою волоснёй зарос.
Да стоит ли о том судачить.
Уж лучше чаю заварить,
Смотреть в ночные фонари.

Вернулись мы домой, и сразу
Приехал к нам грузовичок
С жратвой, с питьём. Он по приказу
Затормозил, как жеребок
Пред нашим домом. Въехал в двор.
– Хозяйка! Эй! Тебе набор, —
И мама вышла вместе с дедом.
Всё выгрузили. Мы с обедом
Довольно запоздали. Что ж,
Сидели вместе с тем шофёром
И слушали те байки. Скоро
Конец обеду. Гром и дождь
Ударили из неба сразу.
Шофёр исчез: стартёр, и газу.

Сарай стоял напротив дома,
И дед в сарае колдовал.
Жратва, как цель для астронома,
Обыденнейший ритуал.
Солёности, капуста в бочке,
Томаты в банках и грибочки,
Икра и вобла – всё гуртом
Вносилось в наш старинный дом.
Я часто залезал туда,
Сидел на угле пред глубокой
Дырой в полу, и лежебокой
Я не был. Я глядел, балда,
На эту бездну темноты
И думал: я умру и ты.

Ходил я в детский садик: утром
Вставал и шлёпал до него.
Какая б ни была побудка,
Не троньте деда моего.
Он шёл, тащил меня за ручку,
А я сосал свою тянучку,
Он лужи обходил со мной,
Я был ребёнок баловной.
Мы шли на встречу с детским садом
По Совнаркомовской, во двор,
Входили, дальше за забор,
Толкали дверь, сидели рядом.
Дед раздевал меня: – Иди.
Не видишь? Под ноги гляди.

Наш детский садик находился
За сотню метров от реки
В районе ярмарки унылой.
Домишки, точно старики,
Стояли низко слева, справа,
Лишь Дом Торговли, словно пава,
Парил над ними и сиял,
Как небом брошенный кристалл.
Я там прижился меж детишек,
Когда бы не одна деталь:
Галя Царапка . Было жаль
Всех зацарапанных мальчишек.
Меня не трогал их удел,
А Галька – блажь, довольно дел.