Андрей Драгунов - Комната

Праздник начинается в полночь, когда все спят.
Ново-рождённый не плачет в своей кровати.
Колокола на церкви ещё молчат.
Только мать хлопочет на кухне в цветном халате,
чтобы успеть к рассвету. Пока темно.
Пол не скрипит. Без света не шевелятся тени.
Сквозь облако звёздочка маленькая в окно
что-то нашёптывает – важное – без сомненья…
и говорит, как будто – пора вставать,
но никого, кто мог бы её услышать —
на кухне гремит посуда – хлопочет мать…
да иногда в углу шепелявят мыши.
Ночь продолжается долго – почти, как день.
Медленно, как поездной разговор – душевный.
Тянется точно в полдень от башни тень —
водонапорной башни – почти волшебной…
только, увы, не сказка, а просто – ночь —
ночь дня рождения, что наступает в полночь,
как и любые сутки, как жизнь – точь в точь,
не предлагая, разве что, в этом помощь.
Стрелки слипаются в полночь на целый миг,
чтобы потом расстаться – уже до полдня,
то есть, когда почти что уже старик
и впереди – другое уже – сегодня…
не день рождения – просто дождливый день,
что для конца июня большая редкость
в этих краях… и, даже, от башни тень
не наколдует лучше, спасая местность.
Время почти кончается… мягкий свет
греет уже подушку своим вниманьем…
дом, просыпаясь, как будто ему в ответ,
сводит на «нет» ночные переживанья.
И наступает пора прокричат – Ура! —
ново-рождённому и подарить подарки…
только звезда уже полчаса как ушла,
скрывшись за облаком, точно прохожий в арке.

Только на кухне имеет смысл читать стихи —
под шум конфорки, под шёпот воды из крана,
под вороны хриплое карканье, под шаги —
за окном, хотя ещё очень рано
для пешей прогулки… да и для любой другой —
время ещё не лучшее для прогулки —
лишь для стихов, наверное, что с тобой
облачным утром плодит на окне окурки,
на подоконнике, то есть. Стекает дым
по занавеске цвета кофейной гущи…
от того всё выглядит – будто бы стал седым,
то есть, вполне возможно, что даже лучше,
тем самым давая зеркалу лишний шанс —
не ужаснуться – как быстро проходит время —
в том его варианте – здесь и сейчас,
когда на лице следы, но не факт старенья.
Кухня спасает наличием кофе, тепла, еды…
сигаретного дыма, смешанного с азартом
литературы… какой-то ещё ерунды,
вдруг возникающей перед глазами внезапно —
всё это тянет на вымысел или бред
умалишённого! – только спасает рифма,
вовремя найденная и… через штору свет,
вылитый в чашки – с гущей кофейной слитно —
как бы уже – не ночь, но ещё не день —
«между собакой и волком» – в другом раскладе —
время уходит… кухня, стихи… сирень,
но без цветов… под окнами прорастает.

Колокол отмеряет время после полудня,
оставшееся до ужина, до кружки пива,
до свежего хлеба, что подают обязательно к студню
в данной местности… и выглядит очень мило,
как «святое семейство», собравшееся на ужин —
милые люди, с глазами, как утром небо,
но только вечером, когда отраженье в луже —
выглядит так, как должно быть после обеда…
то есть не так, как выглядят рано утром,
после бессонной ночи с женой в постели…
и только колокол напоминает гулом,
что пора на работу – ещё не конец недели.
И так продолжается на протяжении жизни —
колокол бьёт, люди глядятся в лужу —
никто не в накладе… голуби только капризны —
не едят старый хлеб – он никому не нужен.
И нищий на паперти кладёт до земли поклоны,
благодаря прохожего за вниманье —
карман его пуст, но взгляд благодарности полон…
Маленький город, чьё даже забыл названье.

Достоверно известно место, где хоронили,
но теперь не найти даже номер его могилы —
всё заросло бессмертником и полынью…
а говорят, что бабы его любили.
Видимо так любили, что стёрлось место
проникновения мысли, откуда память…
и теперь только ветер в траве сторожит окрестность,
чтобы хоть это осталось, раз спёрли камень.
И от ворот стоптали совсем дорожку…
ни указателя, ни записи в книге мёртвых —
был человек, как будто бы – понарошку…
в синей рубашке и в пиджаке потёртом —
очень любил его, даже когда подкладка
стала, как сито… но сохранила форму.
Жизнь оказалась, увы, не настолько сладкой,
даже, когда иногда приходила в норму,
то есть, когда с утра не болело сердце
и выпитый кофе не вызывал удушье,
то есть, желание заново переодеться
и утопиться снова лицом в подушке…
и отогнать все мысли – туда-обратно,
к той, что любила, да так и не вышла замуж,
но родила, говорят – от него. Вероятно…
и тянет по речке, как старый погонщик баржу
до этого места, откуда другие дали
более-менее видимы на рассвете…
Только ни кофе, ни сигарет не дали —
знал бы он раньше – как его после встретят —
не согласился бы, точно, идти в могилу —
без указателя даже, в траву по пояс…
Бог с ними всеми – знали кого любили!
Кто-нибудь после напишет об этом повесть.

Воздух после дождя прилипает к рукам.
Голуби пьют из лужи, как после пьянки,
жадно глотая воду. То тут, то там
слышится дворник, метущий пустые банки —
после вчерашнего – это его «улов» —
в металлолом и… будет портвейн на завтрак,
благо приёмщик не далеко – за углом
и в двух шагах с портвейном стоит палатка.
Раннее утро. Начало июля дождь —
будто в награду за долгое ожиданье
и, даже, прохлада, что вызывает дрожь —
лишь дополнение, чтобы привлечь вниманье
к происходящему. Голуби воду пьют
безостановочно, как до конца полёта…
будто бы в небе птицам воды не дают,
будто бы в небе – засуха, или что-то
очень похожее… дворник уже хорош —
завтрак окончен – работа осталась в прошлом —
воспоминанием, то есть. Июльский дождь
тоже остался в прошлом – чуть-чуть… хорошем.

Под камнем сим, сказал бы аноним,
мы все, состарившись – и раб, и господин.

Вода под ногами плещется круглые сутки…
корабль плывёт, не взирая на шторм и холод —
сверху и снизу. Мачта скрипит, как будто
с парусом вместе свалится скоро в воду
и… не услышать тогда крика местных чаек,
то есть корабль опять не дождутся дома —
третий ха год – это уже не случайно —
видимо кто-то из местных не чтит законы…
но это – после, пока только шторм и слякоть
в каждом углу, в каждой укромной щели —
хочется выть, но получается – только плакать,
засыпая под утро в мокрой от брызг постели.
И никакая страховка не возвращает
тех, кому утром было – от силы – двадцать…
ветер в, слепых от соли, глазах читает —
лучше бы было дома ему остаться —
были бы чайки сыты и рыбы целы…
но так не бывает, когда за порогом осень…
Чайка кричит, но имени не называет…
да и с кого за убытки по факту спросишь —
разве что – с Бога! – но он не по этой части —
во имя Отца и Сына… и… будь спокоен.
Ветер полощет новых страдальцев снасти…
жизнь продолжается – как бы сама собою.