Георгий Мосешвили - Избранное. Том II

Я видел эту столицу,
столицу людей и птиц,
где неразличимы лица
сквозь стекла домов-больниц,
где очередью-драконом
змеится поток воды
и пахнет дорожным звоном
и горечью лебеды.

Деревья стоят, спокойны,
безмолвны и так легки,
и слышится хор нестройный
на том берегу реки,
печаль своё отслужила,
ей большего не дано,
и тихие старожилы
на лавочках пьют вино.

Идет беспечный прохожий
от смерти на волоске.
Здесь дом его – и Дом Божий,
построенный на песке.
Здесь дом его – но, беспечен,
он мимо идет, спешит,
и плачет бездомный вечер
над миром чужих обид.

А где-то смеются. Скромен
подарок, учтив поклон.
А где-то в счастливом доме
любовь убивает сон.
А где-то зеркало бьется
и кто-то стоит один…

Из блестящей мишуры,
Из досужих разговоров,
Из безумия игры
Музыкантов и актёров,
Из сатиновых рубах,
Из дворцов, где суд вершится,
Век рождался на глазах
У безбожных очевидцев.

Из таинственных стихов,
Из религиозных споров,
Из заплёванных цехов,
Пропаганды горлодёров,
Из молчанья на устах,
Из неведенья благого
Век рождался – на словах
Без единственного Слова.

Из нуля, из ничего,
Беллетристики, балетов,
Безделушек Art Nouveau,
Надувательства, наветов,
Из возвышенной любви,
Из стихов к Прекрасной Даме
Век рождался на крови,
Ибо кровью стало пламя.

Испокон веков живёт
Человечество в надежде:
День придёт… настанет год…
Будет лучший век, чем прежде…
Будет райское житьё,
Век без смерти и печали.
Это – ложь. Но мы в неё
Верим, как бы нам ни лгали.

Здравствуйте, вещи века,
я ваш покорный шут.
В детстве и в доме Джека
вещи одни не лгут.

Спутница человека,
вещь – почти человек.
В сказке о доме Джека
живы лишь дом и Джек.

Здравствуйте, все предметы,
чья беспредметна суть.
Вы живые приметы,
вас нельзя обмануть.

Нас связует, быть может,
лишь незримая нить:
вас нельзя уничтожить,
нас нельзя изменить.

Здравствуйте, вещи жизни
(жизнь – высокий предмет!).
В вещи, как в силлогизме,
«да» переходит в «нет».

В мире предметов чертит
смерть кривую времён.
Здравствуйте, вещи смерти,
овеществлённый сон.

Как же мы привыкаем
к вам, забывая вас,
вещи, чья боль немая —
боль не для наших глаз.

Мы в вас вселяем нечисть,
вас превращая в хлам.
Вещи! Вы наша вечность,
память о нас векам.

Здравствуйте, вещи Бога,
я ваш покорный шут.
Век высокого слога —
только предмет минут.

Из памяти сердца уходят слова,
Как Солнце из дома, где вечер,
И в море небесном плывут острова,
Летят удивленью навстречу,

Как птицы, забывшие гнёзда свои,
Как бабочки ночи при свете,
Как ветер, которого, сколь ни живи,
Увидеть нельзя, и, как дети,

Ушедшие из дому, чтобы найти
Страну, где их старость обнимет,
Слова появляются, чтобы уйти,
Волнами сверкнув золотыми.

И нам ли за ними бежать наугад,
Надеясь на их возвращенье?
Пусть тёмные волны над нами шумят:
«Забвенье, прощанье, прощенье…»

Сердечная память под утро уснёт,
Останется мир неизвестным.
И только сирена о счастье поёт
Над островом в море небесном.

Густав Малер, из твоей
Горечи, твоих legato,
Ницше, из твоих речей,
Штейнер, из твоих трактатов,
Ленин, из твоих бесед,
Лозунгов и правды куцей
Вырвался на Божий свет
Демон войн и революций.

Блок, не твой ли страшный мир —
Бред живой головоломки?
Скифы, бросив светлый пир,
Топчут тело Незнакомки.
Кафка, твой безмолвный крик
Горестней любого стона,
Твой процесс зашёл в тупик:
В этом веке нет Закона.

Вот он, век – глядите все,
Все, кто ждал времён счастливых,
Вот он век – во всей красе,
Век расстрелов молчаливых,
Век доносчиков и жертв,
Век – игрушка для младенца,
Век свершений и побед —
Век по имени Освенцим.

Век – над миром чёрный смог
И отравленные реки.
Век – музеи на замок
И в тайник – библиотеки.
Век, где истреблён огнём
Лес за проволочной сетью.
Век, в котором мы живём
Больше, чем тысячелетье…

Иронический пафос, высокий холод,
Союз неблагоденствия, вотум недоверия…
Великий провинциальный город —
Бывшая столица бумажной империи.
Большой дом – с Новым годом! – детские подарки.
Из трубки вождя – дымок пятилетнего плана.
Лондонские диспуты в Михайловском парке,
На Дворцовой площади – колонна Траяна.
Напечатаем мемуары И.О. начальника Второго Цеха [15] Очевидно, имеются в виду воспоминания Георгия Иванова, возглавлявшего вместе с Г. Адамовичем второй петербургский Цех поэтов. ,
Встретим закрытие Дома Искусств поздним гневом и болью,
В то время как редактор читает, задыхаясь от смеха,
Горячо любимую книгу – «Записки из подполья».

Накануне времени прощанья
Я не говорю тебе «прощай».
Даже в наш проклятый век отчаянья —
Do widzenia, siostra. Вечный рай

Есть ещё в сердцах. И если вечен
Чистый свет, сияющий во мгле,
Верь, сестра, мы встретимся. До встречи
В час свободы на твоей земле.

Анна, Анна, скорбью, тайной болью —
В памяти души – твои слова,
Где конец лихому своеволью
Власти, что одним штыком жива,

Где конец глухому лихолетью
Лживых слов, кровоточащих ран.
Ночь кричит – как будто хлещет плетью
Чёрный бес сирену варшавян.

Польша, Польша, что с тобой случилось?

Так записано в вечной Торе:
Бог из народов избрал народ
На земле пустынь и предгорий
У предела зыблемых вод.

У грядущих времён истоков,
На пепелище прежних богов
Бог избрал народу пророков,
Дал завет на веки веков.

Так глаголет вечная Тора:
Богом закон Израилю дан.
Власть пророков воздвигла город,
Город – светоч времён и стран.