Георгий Мосешвили - Избранное. Том II

Царь Давид возносит псалмами
Славу Творцу. Наступает срок,
Там в иерусалимском храме
Явлен в слове незримый Бог.

Так повествуется в книгах Торы…

В четыре дня проходит год
Рискует смех и медлит страх
И птица времени живет
В стенных часах, стенных часах

В гостиной венских стульев вальс
И что-то пишет Берлиоз
Висит розовощекий Гальс
На кухне, где готовят морс

Потом, немного погодя
Опять Весы и Скорпион
Эфир листвы, экран дождя
И медных клиньев перезвон

И молча, немощи бледней
Невеста входит в белый дом
И соль небесная над ней
Искрится ледяным стеклом

И вот опять несется вскачь
Дикарка, и неудержим
Ее восторг – взмахни, скрипач,
Смычком зелено-золотым!

Но вот в часах, где птица вьет
Гнездо – как будто полынья —
Вода и лед – проходит год
В четыре дня, четыре дня.

Долго жили, твёрдо знали: [17] Впервые опубликовано в сборнике: Стихи этого года. Поэзия молодых. М.: Советский писатель, 1988.
Счастье – не ярмо Орды,
Но молчанье в час печали
И презренье в час беды.

И когда нас заставляли
Лгать и верить, что не лжём,
Мы воистину молчали
И стояли на своём.

Хан не миловал. А после
Богомольный царь казнил.
Человек не столь вынослив:
Пытки нас лишили сил.

И когда в безумном крике
Разомкнули мы уста —
В нас погибли свет великий
И святая немота.

Чтобы в горло нам не лили
Раскалённого свинца,
Предавали, доносили,
Клеветали без конца.

Из-за нас на Лобном месте
Кровь невинная лилась.
Кто молчал – лишился чести
Или жизни из-за нас.

Жили тихо – остаётся
Так же тихо умереть.
К нам молчанье не вернётся,
Свет ослепшим не узреть.

Видно, ждёт нас – если ждали
Мы награды за труды —
Лишь молчанье в час печали
И презренье в час беды.

Любимая, где мы? Что это за дом?
И кто заломил нам руки?
Одни бессловесные лица кругом:
Уродцы, клоуны, слуги.

Любимая, кто это? Что за толпа?
Козлы, лесбиянки, черти.
Пока фанфаронила чья-то труба,
Нас приговорили к смерти.

Как тёмен и узок наш переход.
Кто спрятал источник света?
Всё кружится. Рушится небосвод.
Любимая, где я? Где ты?

Меня ждёт смерть. Письмом, на полуслове
Прервавшимся, – остановись, мой век.
Душа моя, пребудем наготове.
Другим дано прервать теченье рек.

Рек крови. Рек постылых слёз. Рек желчи
(Канализационный водосток!)
Рек страха, коим стыд наш искалечен,
Текущих в ночь на северо-восток.

Меня ждёт смерть, к которой в наказанье
Я раньше времени приговорён
За то, что, видя сны, имел дерзанье
Кричать на перекрёстках всех времён

О том, что страшен мир и что иного
Нам не дано увидеть и во сне,
О том, что сновидениям больного
Подобна жизнь людей в моей стране,

В стране, где все нелепости законны
И где закон бессмысленно жесток,
Где ложь любой строки всегда резонна,
А правда обитает между строк.

О, как мы все успели изолгаться
В преддверии Последнего Суда.
Меня ждёт смерть. Но ведь должны остаться
Хотя бы письма боли и стыда.

Хоть полстроки не-лжи, ценою крови
Написанные, хоть полслова, хоть…
Меня ждёт смерть. Письмом, на полуслове
Прервавшимся, – прими меня, Господь!

Научи меня дыханью
Лёгкому, как пенье птиц.
Городское мирозданье
Дышит ветром колесниц.

Символ города – одышка,
Улиц лестницы круты.
Не спасёт Амур-мальчишка
От привычной суеты.

Бросив толчею-злодейку,
С неким страхом беглецов
Так и сядем на скамейку
Отдыхать в конце концов.

Что нам пыльная дорога
Перед волей облаков!
Здравствуй, воздух – хатха-йога,
Вдох и выдох – дар богов.

Говори мне о птицах и бедной траве,
О приметах и тайнах растений,
О цветочной пыльце, о пчелиной молве,
О значениях переплетений
Всех ветвей на деревьях, которые ждут
Дуновения ветра и влаги,
И о море, в котором качаясь плывут
Корабли из небесной бумаги.

И о море другом, где белее, чем снег,
Умирает холодная пена,
Где скалой из базальта стал Ноев ковчег
И стоят над скалой неизменно
Восемь звёзд, будто восемь медлительных дней,
Будто восемь неярких соцветий,
И в толпе суеверной прибрежных камней
Бьётся зеркало тысячелетий.

Говори мне о камне и о зеркалах,
Отражающих лица лукаво,
Ибо в зеркале смехом становится страх
И нередко бесславием – слава,
И не сводят с нас статуи каменных глаз,
Неподвижных в безмерной печали,
Ибо камень и зеркало видели нас
В наши чёрные дни – и молчали.

Я умолкну. Но ты говори о весне
И о бабочках золотокрылых,
Говори мне о том, что ты видишь во сне,
И о древних таинственных силах,
И о правде тех слов, что хранит от людей
Неприступная Библиотека,
И о том, наконец, что ты будешь моей
До скончания ЭТОГО века!

Я пишу ни для кого,
Вывожу слова в тетради,
Осознав своё родство
С тем, кто шутит смеха ради.

Отдаю поклон земле,
Улыбаюсь небосводу,
Расставляю на столе
Застеклённую природу.

Мне, конечно, всё равно,
Кто прочтёт, кто отчитает.
Лучше просто пить вино.
Счастлив тот, кто обретает

Дух веселья в тишине,
Детские припомнив годы.
Счастлив, кто нашёл в вине
Не свободу – тень свободы,

Кто, не глядя в зеркала,
Песенки поёт лукаво,
Чья бесславно умерла
Неразгаданная слава.

Найди, Мария, чистую тетрадь
И в ней отметь, что было время года,
Когда нам приходилось собирать,
Как ягоды, частицы небосвода,
Упавшего на редкие кусты
Смородины. Был свет вокруг. И было
Едва понятно, почему кресты
На церкви солнце не позолотило.

Найди, Мария, в памяти мой смех
И бедный дом. И чистые озёра,
Где нам хватало воздуха на всех,
Округлый склон холма для кругозора,
И тишину. И плеск листвы впотьмах,
Когда под вечер вырывался ветер
Из леса. И почти знакомый страх,
Как будто мы совсем одни на свете.