Александр Образцов - Это Фивы. Роман со стихами в полстолетия

Славьтесь, изгнанники, вальсы – больные!
Толпы безмолвных глазастых ребят.
Вальс до скончания века! Впервые.
Тихо… неслышно… безмолвно… сто лят…

Не отчаяться бы, не отчаяться.
У калитки трава качается.

Тихи зори, закаты ветрены.
Дни, заполненные приметами

Скорой встречи и невозможности
Жить, не думая об осторожности,

О бесцельности прожитого.
Остается одно слово.

Лишь одно – для обозначения
Постепенного отчуждения,

Постепенной концентрации души.
Вот оно, это слово – спеши.

Заключенная в башне Даная,
Полуженщина, полудитя,
По ночам просыпалась, пылая.
Дрыхла нянька, беспечно свистя.

Завивая, дымился светильник.
Полог нового ложа высок.
Лебединая вычурность линий,
В тонком золоте нежный висок.

Плеч, спины и коленей избыток,
И обидчивый шепот ступни…
Не постель это – дыба! От пыток
Помешались бессчетные дни.

Жилка в пропасти белой межгрудья,
Выгиб стана, пространство бедра…
Где ты, Зевс? Никого не разбудит
Золотая твоя игра.

Переулок ветром распрямляется.
Улицы змеятся, как овраги.
Голос пуст, и все слова сдуваются
И летят, как память об отваге.

Не найти и в комнате прибежища,
Даже если щеки бело-розовы,
Даже если котиком на лежбище,
Даже если кончено с угрозами.

Здесь порядки хмуры одинаково,
Как кормильцы выросшей семьи.
Вечером забудемся и всякого
Приберем под крылышки свои.

И без всякой перемены до ночи
Будем слышать ветки и отрыв.
И, закрыв глаза, стоянку лодочью
Видеть, испытуя на разрыв.

Лодочка, прибитая к причалу!
Цепь в порядке? Ключик на столе?
Выполни, что прежде намечала:
Вмерзни в лед. До марта доалей.

Когда уйдут последние знакомые,
Заметишь, что за окнами – бело.
Там снег парил, пока кричали в комнате
И мыслями скрипели тяжело.

Там падал снег, так тихо падал, бережно
На голый тротуар и фонари,
Что не узнать ни улицы теперешней,
Ни воздуха, где этот снег парил.

Когда уйдут последние знакомые,
Вздохнет дорога, заровняет след.
И медленные кавалькады конные
Гравер введет в серебряный браслет.

Слушай, случайный попутчик,
То, что услышать не смог –
Как сожаление пучит
Дремлющий миною слог,

Как отсыпаются травы
В дальних ложбинах речей,
В синих ручьях Алатау,
У заилийских врачей.

Не рассыпается воздух,
Вмерзшего крика тайник
Там, где по Чертову мосту
Впустят отпетых одних.

Разве заметишь подмены,
Если сквозит нищета
Этой замызганной сцены,
Имя которой – мечта.

Начинаю свой день папиросой –
Будто в школе я, беглым опросом:

Вы, глаза, не забыли заданье
По-иному смотреть в мирозданье?
Проще, жестче, прямей и спокойней,
Шире, ярче, верней и влюбленней?

Ну, гримаса, зачем так язвительно?
Это пошло, старо, утомительно!
Это очень некстати и знайте:
Провокацией пахнет. Покайтесь!

Вот ведь разум, слепой небожитель,
Залихватский законоучитель –
Он-то знает, что все изменяется,
Проясняется и объясняется.

Потому и прочны его мнения,
Его логика и убеждения.
Потому – всем! – равненье на разум.
Может, все переменится разом.

Лишь душа-первоклассница тихо зевает.
Ничего еще, дурочка, не понимает.

Сентябрь…
Из душных комнат лета
Переходя
В объемы неба,
В дома деревьев, в мир разумных птиц…

Переходя
К забытому дыханью
Студеных дней,
Тяжелых волн реки,
Ночных прогулок в стонах тополей…

Сентябрь…
Асфальт похолодел
И лица загорело-серы,
И узкие зрачки, и узкие ступни,
И узкие фигуры
Одиноки,
Но как уже красивы их повадки!

На нищих парковых лужайках
В сквозном дрожании стволов
Трепещет утренняя стайка
Весенних и дремотных слов.

Вся в паутинном слезном блеске
И робких бликах янтаря,
Она пострунно водит лески,
Азартом тешит рыбаря.

И так легко себя уверить
В том, что ты молод, свеж, красив,
Что не лучи, а пальцы пери
Сжимают сердца чуткий гриф.

Что день не знает окончанья,
Как строк неистовых разгон.
Но отчего он так случаен
И ты им – словно опален?

Счастливо найденная фраза,
Улыбка в черный день,
И интонации приказа,
Коль просыпаться лень,
Под локтем жаркая ладошка
И слева частый шаг –
Как это, господи, немножко!
И, боже, незнакомо как.

Так вдруг сверкнет из зауми живое.
Так в танце жест откроет сердце. Так
Пробуждаясь, вспыхнет ощущенье,
Что лет тринадцать – незаполненные годы
И что вчера еще
я был в десятом классе.

Но почему в десятом? Как случилось,
Что самый скучный год (снега и без пути пока,
Но весь в надеждах, весь, весь ими изукрашен
И разрумянен робостью сверх меры)
Как случилось?

Бег. Влюбленная в меня…

Да. Это!
И влюбленная,
но поцелуя так и не дождались.
На перекрестке снежном
Мы стояли
Часы, быть может,
ждали, ждали, ждали,
Что прохожий
Сведет нам губы.
Было по шестнадцать.
И в окнах свет, как сливочное масло,
И сладкий запах выхлопа машины…
Она была черноволоса и румяна.
Говорила
О венгерской крови, конечно,
В ней была она…

Как неприятен стерегущий взгляд,
Когда ты сам пуглив и неуверен…
Носить очки иль не носить?
Ее спросил об этом
и она
Решительно, смешно, самозабвенно
Закрыла ими зоркие глаза…

Я не заметил…

«Ну, как?» – спросил приятель.
«Ребята хвалят», – подхватил другой.
Верней всего, была простая зависть.

Я не заметил.
Я не замечал,
Я ничего не замечал
И это было неспокойно, жутко.

Луна летела
И я бежал средь деревянных улиц
И колотил их сон, звенел и мчался,
И мысли были только о сегодня.
О завтра и вчера там не хватало места.
О завтра думал в детстве,
а вчера
Еще не наступило.