Александр Образцов - Это Фивы. Роман со стихами в полстолетия

О латы бедная уздечка.
Уныло виснут удила.
Твой конь и тот тебе перечит.
Ты шепчешь: «Жизнь прошла, пошла…»

Ты бледными губами никнешь
И возвращаешься ногой.
А слава, как смола, налипнет…
Сквозь дым и блеск летит другой.

Из желтых подвалов, из тесных для сердца углов
На Аничков мост, чуть закат, чуть прохлада и свежесть,
Каким половодьем несет столько разных голов?
Из коих могли бы чугунные быть и пореже.

Как редко видны здесь счастливые, ясные лбы.
Какая потребность в открытых и умных улыбках!
Вот женщина в черном, несущая для похвальбы
Тяжелую грудь, как младенцев раскормленных в зыбках.

Вот старый торгаш, вот бакинец, базарный божок,
Вот три моряка, не продравших с похмелья буркалы,
Вот парочка снобов, дудящих в презренья рожок,
Вот загнанный папа, вот дочка с лицом обветшалым.

И там интуристы. Их наглые лица горды.
На них засмотрелись две девки, на вид – покупновы.
Вот физико-химик, стригущий из-под бороды.
Вот Гоголь. Смотри, как плодятся твои Пироговы!

Печет в груди. И если это жизнь,
Влюбленность, ревность, где же окончанье?
Взять за грудки все эти этажи.
Но только не молчанье. Не молчанье.

Что со мной происходит?
Скоро буду по плечи в земле.
Вижу ноги идущих и плачущих вижу детей.
Слышу шарканье ног.
Разучился и ждать и хотеть.
И на множество лиц наплывает свое.

Жизнь несложно придумать
и жить там весь вечер и ночь.
Обладать, умирать, восторгаться и вновь умирать.
Жизнь несложно расширить.

Когда я уйду
Горизонтами глин,
катакомбами известняков,
Будет тело текучим, как нефть.
Я узнаю металл
В толщах складчатых гор,
и напомнит он мне
О живущих и топчущих.
Буду о них вспоминать.

Я придумаю толпы поющих и робких людей,
Я придумаю лица в слезах,
я придумаю гордость и честь,
Буду плавать в базальте
и медленно торжествовать,
Ощущая ладонью биенье огня.

У женщины живот открытый,
Но бедра держат кисею,
Когда от плавности размытой
Она танцует ночь свою.

Желтее пирамид и Нила
И розовее, чем восток,
О ком она заговорила
Неодолимой дрожью ног?

А этот взгляд, пустой и жадный,
Браслеты, брошенные вниз,
И тот палящий виноградник
И в черных волосах – ирис?

Не до игры, когда темнеют
И закрываются глаза,
И замирает, цепенея,
Дамасский выжженный базар.

Отставь ее от глаз, не мучай.
Ее страшат твои зрачки.
Океанограф невезучий.
Вернее, тот, другой, ползущий
В иллюминатора очки.

Ей не снести таких давлений.
Здесь, с осьминогами дружа,
Вдруг захотела летней тени
И жарких луговых растений
Глубоководная душа.

Маленькие люди на лошадках
Рыщут по Подолу. Старики,
Дети и растерянный посадский
Со стены следят из-под руки.

И – «татары» слышится и кто-то