Алишер Навои - Язык птиц

Там, где я, сад и осенью радостен взглядам,
А леса и зимою покажутся садом.

Красота моя блеском красна небывалым,
С Искандеровым только сравнится зерцалом. [83] ...С Искандеровым только сравнится зерцалом. — По преданию, Искандер (Александр Македонский) обладал чашей с зеркальной поверхностью, отражавшей весь мир.

Ярче всех оперение дал мне господь,
Да и блеска — не менее дал мне гбсподь.

Кто моею красою хоть раз восхитится,
Совершенством творенья тотчас восхитится.

625 Всех творец наделил разной долей по праву:
Одному дал он мед, а другому — отраву.

И в той доле, что дал тебе в милость творец,
Все послал, что бы в ней ни случилось, творец.

Одному бог судил быть от века любимым,
А другому — шайтаном быть, злым нелюдимом.

И пытаться уйти от дарованной доли, —
Значит, тешиться небылью, мучась в неволе».

И Удод, отвечая на выкрик павлиний,
Молвил: «Слушай, невежда, объятый гордыней,

630 О себе говорил ты немало пред нами, —
Целый сказ о Меджнуне, побитом камнями. [84] О себе говорил ты немало пред нами, — Целый сказ о Меджнуне, побитом камнями. — В фольклорных и литературно обработанных сказаниях о Меджнуне (букв. — одержимом, безумном), прообразом которого был полулегендарный древнеарабский поэт Кайс, прозванный Меджнуном за его безумную любовь к красавице Лейли, имеются эпизоды, повествующие о том, как уличные зеваки и дети, изумленные его одержимостью, бегали за ним и кидали в него камни.

Даже людям красою хвалиться не след:
Кто кичится — в том свойств человеческих нет.

Красота — в добром деле, в деянии смелом,
Мужу дарится слава страдою и делом.

Живописца тогда лишь в умельцах мы числим,
Если, глядя на облик, он следует мыслям.

Ты вот обликом хвалишься, спесью надут,
Только крикни об этом — тебя засмеют.

635 Красоваться смешно, в этом мало почета,
От гордыни еще не бывало почета».

Жил индус, и не ведал он большей отрады,
Чем придумывать платья себе и наряды.

Раз напялил венец тот забавник проворный,
А венец был украшен резьбою узорной.

По венцу и наряды надел он, и сплошь
Было все позолотой отделано сплошь.

Рядом с ним барабан грохотал одичало,
Плясуны плыли в танце, и песня звучала.

640 Был он только своими ужимками занят:
То тряхнет головою, то руку протянет.

Цветнику был он пестрой расцветкой сродни,
И павлину цветистостью редкой сродни.

И к нему — поглазеть на такие затеи —
В тот же миг прибежали толпой ротозеи.

Тут на шум — надзиратель с приспевшею стражей,
И весь люд врассыпную пустился бродяжий.

Схвачен был злополучный хвастун-пустослов,
Каковых не видали во веки веков.

645 Барабаном венец ему сшибли, раздели
И избили кнутами до струпьев на теле.

Вот какой в этом смысл: как одежду ни красьте,
А венец подобает лишь сану и власти.

Речь повел Соловей: «К-эй, над птицами властный!
Я привык возле розы жить с мукою страстной.

А без розы — один — я измучен кручиной,
И теряю я разум и лад соловьиный.

А без розы нет силы и воли во мне,
И в разлуке терпенья нет боле во мне.

650 Сад едва расцветет, красотою чудесен,
Тайны сердца вверяю я тысячам песен.

От любви каждый миг я пою все сильнее,
От красы каждый миг распаляюсь, пьянея,

А увянет цветник — я беззвучен и нем,
Песни петь поутру мочи нету совсем.

Я, тоскуя по розе, в саду изнываю,
Мне в разлуке сто бед: розу жду, изнываю.

И в душе и на сердце — одна только роза,
Перед взором во все времена — только роза.

655 Смысл искания шаха, конечно, высок,
Да влюбленному в розу какой в этом прок?»

Все прослушал Удод, и на выкрик последний
Он сказал: «О любви не рассказывай бредней!

Разве это любовь? Это все лишь причуда,
Помолчать бы тебе, безрассудный, не худо!

Свет подобных тебе неразумных не знал,
И безвольных таких и бездумных не знал.

Ты нарочно придумал всю эту влюбленность,
А потом возвестил всему свету влюбленность.

660 И влюблен-то в цветок, ненадежный и тленный!
Вечной жизни в садах ему нет во вселенной.

Он в году расцветает лишь на пять деньков,
Десять дней не пройдет — и уж нет лепестков.

И пленяться такой недотрогой негоже,
Млеть от страсти такой вот убогой негоже!

Настоящий влюбленный в мучениях тела
И погибнет, а в страсти не знает предела.

Безрассудство в любви — это стыдное зло,
И покаран ты будешь постыдно и зло!»

665 Ехал шах на коне в красоте лучезарной,
И влюбился в него попрошайка базарный.

И стонать, и стенать пред народом он начал,
Горевать, слать проклятья невзгодам он начал.

Он стенанья сдержать был не в силах, как ты,
Пел он тысячи песен унылых, — как ты.

«Мне не жить на земле!» — оголтело вопил он.
«Лучше сжечь на костре свое тело!» — вопил он.

Шах услышал о том, как любовь его рьяна, .
И решил испытать крикуна и смутьяна.

670 В тот же миг он помчался, как молния скор,
И велел запалить он для пытки костер.

«Эй, — велел он, — свяжите-ка шею ворюге,
Волочите бродягу ко мне на послуги!»

Привели его к месту, где тлели поленья, —
Вот, мол, то, что просил ты в пылу исступленья!

И велел его шах на костер поволочь,
И бродяга от ужаса вырвался прочь.

Дико стал он метаться, охваченный бредом,
Стража стала ловить его, бегая следом.

675 И к костру подбежал он в беспамятстве яром,
И в минуту сгорел он, охваченный жаром.

Ну а если бы нищий тот преданным был,
Если истинный пыл бы изведан им был,

Если он воле шаха внимал бы покорно, —
Шах с коня перед пленником слез бы проворно,

Отпустил бы его, все желанья исполнив,
Расспросил бы, обычай вниманья исполнив,